— У меня католическое воспитание, — без запинки солгал Ракким.
— Приняли другую веру, да? Я тоже подумывала об этом. — Повернув голову к двери, она подождала, пока группа оживленно болтающих студентов не пройдет мимо. — Мы все на пути в рай, но некоторым приходится ехать на задних сиденьях автобуса, если понимаете, что я имею в виду.
— Отлично понимаю, — кивнул бывший фидаин. — Жаль, что мне не удастся взять интервью у профессора Дуган. Случилось нечто непредвиденное?
— Она была здесь, когда я уходила на лекцию в девять часов утра. Больше я ее не видела. Даже не предупредила, что берет отпуск. Лично я нахожу это оскорбительным.
— В то утро к ней не заходили посетители?
Доктор Барри вопросительно уставилась на него поверх очков.
— Хочу попытаться разыскать ее. Если я не возьму интервью, редактор… будет очень недоволен моей работой. — Усевшись на стул Сары, Ракким придвинулся ближе к ее коллеге. Бросив взгляд на дверь, он доверительно произнес: — Думаю, вы тоже понимаете, что я имею в виду. Несмотря на принятие истинной веры, я вынужден работать лучше остальных. — Бывший фидаин старался выглядеть глуповатым. — Впрочем, это мои проблемы.
Доктор Барри поправила стопку бумаг.
— Везде одно и то же. Католики и мусульмане — люди Писания, дети Авраама, но когда наступает время раздавать земные дары… — Бросив очки на стол, она подалась вперед и перешла на шепот. — Как я говорила мужу, будь я мусульманской — стала бы заведующей кафедрой, а родись арабкой — возглавила бы университет.
— Аминь, — произнес Ракким. — Я просто надеялся… я был бы весьма признателен, если бы вы могли сообщить хоть что-нибудь, что поможет мне ее найти.
Преподавательница потерла лоб и покачала головой:
— Очень жаль, но доктор Дуган не страдала избытком общительности. Студентам она, конечно, нравилась, но коллеги считали ее поведение… неакадемичным.
— А с кем из студентов она общалась наиболее тесно?
— Такое общение не поощряется администрацией, особенно если преподаватель не замужем.
— Я имею в виду совершенно невинные отношения. С кем она пила кофе… я слышал, она водила дружбу с Мириам с кафедры социологии.
Доктор Барри покачала головой:
— Ничего об этом не знаю, но, если хотите знать мое мнение, социология не является наукой. Я не вела слежку за доктором Дуган.
Ракким встал.
— Тем не менее большое спасибо.
Уже возле двери он услышал ее тихий голос:
— В пятницу утром я видела профессора Дуган в кафе «Мекка». Не думаю, что это вам поможет.
Ракким попытался скрыть волнение.
— Кафе «Мекка»?
— На Бруклин-вэй, в нескольких кварталах от университета. В основном туда заходят студенты, но и преподаватели иногда забегают перекусить. Еда в университетском кафетерии слишком дорогая.
— Она была там в пятницу?
— Да, но ни с кем не разговаривала, поэтому я и решила, что такая подробность вряд ли вам поможет. Я остановилась у светофора и случайно увидела ее — она печатала что-то на ноутбуке в глубине кафе. Тогда я не придала этому значения, а сейчас подумала, почему она не воспользовалась компьютером здесь. Университетские компьютеры работают, конечно, медленно, но за них не надо платить.
Ракким заставил себя пожать плечами.
— Большое спасибо. Придется договориться еще об одной встрече, когда она вернется.
— Вам следовало подумать о том, чтобы взять интервью у другого преподавателя истории, — крикнула ему вслед доктор Барри. — Такого, кто достиг в науке чего-то действительно стоящего!
9
Ракким вышел из универмага «Четыре короля» и запрыгнул в автобус на Пайк-стрит. Скосившись на заднее окно, он убедился в отсутствии «хвоста», однако на протяжении еще восьми кварталов изредка бросал назад осторожные взгляды.
Подобный уличный балет давно вошел в его привычку — возвращение по собственным следам, стремительные переходы через заброшенные здания или рынки под открытым небом. Ему редко случалось обнаруживать слежку, но все-таки время от времени она имела место быть. Он не мог с точностью сказать, кто маячит за его спиной — агенты Рыжебородого или возжаждавшие приключений полицейские под прикрытием. Честно говоря, Ракким предпочитал действовать тайно. Осторожность не раз сохраняла ему жизнь в бытность фидаином, спасла его отряд от засады во время участия в боевых действиях. Другие считали Эппса счастливчиком, любимцем Аллаха, и старались держаться поближе. Ракким не хотел их разочаровывать и напоминать, что удача — не костер, греющий любого, кто сидит вокруг него. Удача, подобно милости Аллаха, напоминает яму на ночной тропе. Либо угодишь в нее, либо нет.
По окончании разговора с доктором Барри он отправился в кафе «Мекка», заказав чашку кофе, поболтал с официанткой, затем вернулся в центр города. Припарковав угнанную машину, Ракким пробрался сквозь оживленный рынок и вошел через вращающиеся двери в «Четыре короля». Далее ему предстояла встреча со Спайдером.
Бывший фидаин сошел с автобуса у Первого холма, где смешался с толпой угрюмых медиков, спешивших на дежурство в расположенный поблизости госпиталь для ветеранов. Краем уха прислушиваясь к недовольным комментариям в адрес больничной администрации, он миновал вместе с ними квартал и, шлепая по лужам на тротуаре, направился к водохранилищу.
Район около водохранилища считался рабочим. Здесь ютились в убогих домишках и работали в дешевых конторах католики и бывшие мусульмане. Тучные домохозяйки спешили куда-то, прикрываясь от дождя пластиковыми накидками, а мужчины, столпившись вокруг горящей бочки, передавали по кругу бутылку в бумажном пакете. На стене одного из домов красовалась яркая надпись, нанесенная краской баллончика: «ВСЕ В МЕЧЕТЬ!» «ВСЕ ТРАХАТЬСЯ!» — приписал кто-то рядом обыкновенным маркером. Автор подобного богохульства весьма рисковал. Будучи изловлен на месте преступления, он запросто мог лишиться языка. Возле чьего-то крыльца ржавел под дождем древний «лексус» с спущенными колесами. Повсюду на тротуарах зияли многочисленные выбоины, а дорожные знаки давно разворовали местные обыватели. Причем не столько ради наживы, сколько из желания сбить с толку полицейских и прочих нежелательных визитеров.
Под полосатыми навесами овощных лавок лежали грудами мягкие, покрытые коричневыми пятнами бананы и червивые яблоки. Из раскрытых дверей музыкального магазина вырывалась недавно вошедшая в моду мелодия. С точки зрения Раккима, помимо ритма в ней недоставало гармонии. За прилавком возвышался рыжий детина с голым, покрытым зеркальными татуировками торсом. И повсюду собачье дерьмо. Независимо от степени бедности, каждая католическая семья считала необходимым держать по крайней мере одну собаку. Своего рода тихий вызовов исламскому большинству, традиционно избегавшему контактов с нечестивым животным. Ни один правоверный не войдет в дом, где есть собака. С таким же успехом можно попытаться заставить его поцеловать свинью. Ракким ступил на газон, обходя свежую кучку, еще дымившуюся на тротуаре. Вероятно, в своем отношении к этим зверюгам мусульмане оказались до некоторой степени правы.
Он успел промокнуть до нитки, пока добрался до небольшой, на три кресла, парикмахерской. Щенок, лежавший у входа, лениво тявкнул на вошедшего и снова уронил голову на лапы. Ракким отряхнул воротник от капель и под жужжание давно устаревших лазерных ножниц пробрался мимо клиентов, дожидавшихся очереди. В дальнем углу помещения бывший фидаин устроился в кресле для чистки обуви. Взяв
