Все же он цену имеет: — посредственным быть стихотворцу Не позволяют ли люди, ни боги, ни даже колонны. Как за приятной трапезой симфония в полном разладе, 375 Мак на Сардинском меду и старый елей безуханный Только бесят, затем, что без них бы мог ужин продлиться. Так и стихи, сочиненные с целью доставить приятность, Чуть не дошли до высокого, в низкое тотчас впадают. Кто не искусен на игры, не тронет на Марсовом поле 380 Ни лапты, ни мяча, ни диска, чтобы густые Зрителей стены не подняли вдруг справедливого смеха. Но стихи неумелый дерзает писать. Отчего же И не писать? Он свободный, — хорошего дома и всадник Даже по цензу, а в частной жизни вполне безупречен. 385 Ты ничего не свершишь и не скажешь без воли Минервы, В этом порукой твой разум и вкус. Но если решишься Что написать, то Меция слух избери ты судьею, Да к отцу обратись и ко мне; лет на девять спрячь ты, Что написал: пока не издашь — переделывать ловко. 390 А всенародно заявленных слов ничем не воротишь. Вестник священный богов, — Орфей обитателям дебрей Отвращенье внушил к убийствам и мерзостной пище. Вот почему говорят, что львов укрощал он и тигров. И Амфион, говорят, фиванских стен основатель 395 Звуками лиры каменья сдвигал и сладостным даром Их размещал, как хотел. В том мудрость у них состояла, Чтоб разграничивши общее с частным, мирское с священным, Воспретить переметную похоть, права дать супругам, Созидать города и на дереве резать законы. 400 Так имена и почет божественных вещих и песен Возникали. За ними великий Гомер появился, И стихами Тиртей возбуждал на Ареевы битвы Души мужей; в стихах вещал предсказанья оракул, Жизнь наставлялась на истинный путь. Пиериды 405 К милостям царским вели, и сцена открыта как отдых От долгодневных трудов. И так, не подумай стыдиться Музы владычицы лиры и с нею певца Аполлона. Лучшую песнь создает ли природа или искусство? Вот вопрос. Но не вижу я, что без талантливой жилы 410 В силах наука создать или даже талант без искусства? Оба, взывая друг к другу, вступают в союз полюбовный. Кто готовится первым к мечте прибежать вожделенной, Тяжести с детства носил, потел, холодал и работал, Ни любострастья не знал, ни вина; кто флейте пифийской 415 Предан, — сначала учился и был пред наставником в страхе Ныне довольно сказать: 'Я дивные песни слагаю Пусть на отсталых парша нападает, стыжусь быть последним Или сознаться в незнанье того, чему не учился'. Как хвалитель товаров толпу зазывает к покупке 420 Так привлекает к себе льстецов поэт тароватый, Если богат он полями и отданным в рост капиталом. Впрочем, хоть будь он способен со вкусом давать угощенья, Быть порукой за бедного иль из судебного дела Выручить, я б изумился, когда б подобный счастливец 425 Был отличить в состоянье истых друзей от притворных. Если кому что даришь, иль что подарить замышляешь, То стихов ты ему своих не читай в эту пору; С радости он закричит: 'Отлично! Прекрасно! Прелестно!' Даже, вдруг побледневши, из дружеских глаз он уронит 430 Слезы и вскочит в восторге и в землю затопчет ногами. Как нанятые рыдать над усопшим, едва ли не больше И говорят и мятутся — самих душевно скорбящих, Так насмешник действительно больше хвалителя тронут. У богачей есть обычай множеством мучить бокалов, 435 Как бы пытая вином человека, с желаньем изведать Дружбы достоин ли он. Уж если стихи сочиняешь, То опасайся похвал, прикрытых лисьего шкурой. Если читали стихи Квинтилию — 'Друг, — говорил он, Это и это исправь', — а стал говорить, что не можешь, 440 Хоть два, три раза пробовал, — 'Так зачеркни, — он сказал бы, — Чтобы на наковальне не оглаженной стих переделать'. Если же ты отстоять, а не справить ошибку старался, То уже более он не тратил речей по-пустому, Представляя тебе в одиночку любить твое чадо. 445 Честный и умный судья неудачных стихов не приемлет, Жесткого не допускает, взъерошенный стих отмечает Мрачной чертой, урезает прикрасы, внушенные чванством; Ясности темным стихам заставит придать, не допустит Речи двусмысленной; что подлежит переделке, отметит, 450 Словом он Аристарх — и не скажет: 'За что я обижу Друга такою безделкой?' — А эти безделки доводят До беды, если раз осмеяли и приняли плохо. Как от страдающего чесоткой, или желтухой, Иль бесноватого, или от жертвы гневной Дианы — 455 Всякий разумный бежит и страшится безумца-поэта, А мальчишки, гоняясь за ним, его беспокоют. Если ж, превыспренними стихами рыгая, сорвется Он, как иной птицелов, на дрозда заглядевшийся, в яму Или колодец — и станет протяжно вопить: — 'Помогите, 460 Добрые граждане!' — пусть никто не бежит на подмогу. Если же бросится кто помогать, опуская веревку, То я скажу: 'Как знать, быть может, спрыгнул он нарочно И не желает спастись?' — И кстати припомню погибель Сицилийца-певца. Когда за бессмертного бога 465 Признанным быть захотел Эмпедокл — спокойно спрыгнул он, В пламень Этны. Так пусть погибать будут вправе поэты! Кто спасает насильственно, — сходен поступком с убийцей. Не в последний он так поступил, хотя и спасенный Он человеком не станет и громкую смерть не разлюбит. 470 Не довольно понятно, чего он стихи все кропает?
