острый камень, пошатнулась и чуть не упала. Резко выпрямившись, она застонала от боли, и этот стон вызвал эхо под сводами деревьев. Замерев от ужаса, Ллиэн прижала руку ко рту, но Рианнон вздрогнула всем телом и зашлась в крике. Казалось, ничем нельзя было остановить ее слез.
– Ну, успокойся, малышка, прошу тебя, – шептала Ллиэн на ухо дочери, укачивая ее и прижимаясь спиной к густой стене кустарника.
Она подобрала с земли толстую ветку и сжала в руке это жалкое оружие, вглядываясь в темноту расширенными от страха глазами, почти оглохнув от криков дочери и ожидая нападения людей, словно загнанный зверь,– но ничего не происходило. Рианнон понемногу затихла.
И тогда саму Ллиэн захлестнула волна неудержимых рыданий, и она, скорчившись, опустилась на землю. На какое-то мгновение она почти увидела, как ее хватают чьи-то грубые руки, как потом ее швыряют на землю и насилуют; увидела свою дочь растоптанной этими чудовищными людьми, похожими на зверей или на гоблинов и хрюкающих, словно кабаны. Она увидела, как умирает от их жестоких надругательств, окаменевшая от ужаса, слишком слабая и слишком напуганная, чтобы защититься, не способная сопротивляться, не в силах использовать магию… Рианнон снова начала плакать, но сейчас Ллиэн не слышала ее, задыхаясь от собственных слез, одолеваемая кошмарными видениями, которые промелькнули перед ней всего за какие-нибудь несколько секунд. Замкнутое лицо Ллэндона… Ужасная предсмертная гримаса Блориана, замерзшего до смерти… Гвидион, Блодевез и все остальные, кого она никогда больше не увидит – и все по своей вине… Вот какой теперь будет ее жизнь… Одна, без своего клана, в вечном страхе. Одна…
Затем она снова увидела перед собой лицо Мирддина. Он улыбался, но не ядовито-насмешливо, как обычно, – нет, его губы и глаза улыбались по настоящему, и, когда он заговорил с ней, его голос звучал мягко и сочувственно. Рыдания Ллиэн начали понемногу стихатьи, наконец, прекратились. Ей показалось, что она слышит слова мужчины-ребенка, произнесенные на поляне, кажется, несколько столетий назад: «Я буду рядом, когда тебе понадоблюсь…»
– Проклятый Мирддин! – простонала она. – Разве ты не видишь, что нужен мне?
Но ответ друида заглушили крики Рианнон, и его лицо исчезло. Ллиэн протерла глаза, отбросила волосы за спину и поднесла девочку к груди – та снова с жадностью припала к соску. Даже сейчас она дрожала не переставая. Тельце было ледяным. Нужно было обязательно найти теплую одежду и убежище на ночь.
Ллиэн поднялась, все еще пошатываясь, и пошла вдоль зарослей букса.
Костер, оставленный людьми, все еще тлел, и его окружало густое облако дыма. Потом Ллиэн увидела шалаши из веток вокруг кострища – но никаких признаков жизни. Стоя неподвижно в серебристом свете луны, прямая и светлая, как береза, эльфийка прислушивалась к возобновившимся лесным шорохам. Глухое уханье совы. Торопливые скачки кролика или белки. Вдалеке – жалобный вой волков. Ллиэн вздрогнула при мысли о том, что те могли напасть на их след, и решила пройти еще немного в глубь этого поселения людей.
Дымящийся костер занимал его центральную часть. Это был не обычный походный костер, а целое замысловатое сооружение – нагромождение корней и сучьев, присыпанное землей. Она узнала и жаровню с углями – она уже видела такие раньше у границы леса. Люди жгли также мертвые деревья, чтобы получать из них древесный уголь, который зимой отапливал их жилища. Сначала Ллиэн хотела подойти поближе к костру, чтобы согреть Рианнон, но от едкого дыма щипало глаза, а запах горелого мяса вызвал у нее тошноту, заставив отступить к одному из двух ближайших шалашей. По-прежнему прижимая дочь к себе, Ллиэн вышла на середину поляны, двигаясь осторожно, словно лань, пришедшая на водопой. Резкий порыв ветра всколыхнул кроны деревьев у нее над головой и взметнул вверх закрученный столб дыма. Ллиэн машинально обернулась к костру, и сердце у нее в груди подскочило. В следующий миг костер снова затянули синеватые клубы дыма, но она была уверена, что видела пару человеческих грязных ног, торчавших из кучи угля. Потом ветер опять развеял дым, и Ллиэн четко различила между уцелевших веток черные, обугленные ноги человека, которого засунули головой в костер. Вот откуда шел этот ужасный запах горелого мяса… Человек был поджарен на медленном огне своего собственного костра, начиная с головы.
Ллиэн в ужасе попятилась и отступала до тех пор, пока не наткнулась на стену шалаша. Она вскрикнула и резко отшатнулась. Здесь лицом вниз лежал другой человек, и его спина была утыкана стрелами.
Эльфийскими стрелами.
Ллэндон начал войну.
С наступлением ночи в поместье чуть посвежело. Целый день под палящим солнцем, звеня от жужжания тысяч мух, привлеченных потом людей и животных, сам воздух над площадкой для молотьбы дрожал от ритмичных ударов тяжелых цепов, отделявших зерно от плевел. Те, кто не был в поле, занимались стрижкой баранов, прядением льна и шерсти, сбором меда и фруктов, выжиманием виноградного и яблочного сока. Поднимая облака пыли, то и дело приезжали телеги, нагруженные ячменем, овсом и пшеницей. Вдобавок к этой пыли над веялкой поднимались тучи шелухи, которая при малейшем порыве ветра устилала дорожки, поднимаясь даже к подножию господского замка. Но теперь вся эта удушливая пыль и шелуха осели на крышах саманных домов и хозяйственных построек, словно серый снег. День был долгим, поэтому почти все обитатели поместья уснули после того, как замковый капеллан прозвонил вечерню. На закате, согласно обычаю, в поле выходили сборщики колосьев – женщины, дети или крепостные слуги, которые подбирали упавшие колосья и срезали солому, чтобы выстелить ею крыши своих хижин или загоны для скота – до того как явятся лучники для охраны урожая ночью. Другие солдаты, потея в своих стальных кольчугах, целый день охраняли горы пшеницы, ссыпанной под навесом, пока их начальники устанавливали размеры налога для каждого двора в пользу господского дома и церкви. Налог был довольно скромным, учитывая размеры поместья, и шел только на содержание замка и прокорм лошадей Систеннена Благословенного.
Поместье было расположено вдалеке от высоких крепостных стен Лота, от Черных Границ, от войны. Систеннен сражался бок о бок с Пеллегуном в героические времена Десятилетней войны с Безымянным Зверем, и за его отвагу ему было пожаловано баронство. Но это было давно… Сейчас барон уже состарился и мирно доживал свои дни в крепости, служившей ему замком. Это было простое укрепленное сооружение, древнее, еще деревянное, построенное на вершине холма, над деревней, где жило сотни две душ, защищенное рвом и земляной насыпью, на которой высился частокол из мощных обструганных бревен, окруженный с внешней стороны зарослями ежевики. Единственным прочным строением во всем поместье была церковь – приземистый каменный куб с возвышавшейся над ним небольшой звонницей, – но колокола еще не повесили. Систеннен принял новую веру лишь совсем недавно (что принесло ему прозвище Благословенный), а поместье было не слишком богатым, чтобы оплатить работу литейщика.
На ночь убирали подъемный мост и запирали ворота на засов, преграждая единственную дорогу, что вела из деревни внутрь крепости. Привалившись к створкам ворот, двое стражников дремали, завернувшись в плащи. Эка важность – охрана… Что тут сторожить до тех пор, пока урожай не будет свеян и жниво не
