– Ты не поплывешь со мной? – воскликнул Утер.
– Я не могу!
Очертания его хрупкой фигуры уже тонули в тумане – он стоял так прямо и неподвижно, что был почти неразличим на фоне деревьев.
– Но я буду тебя ждать! – закричал он вслед, и его голос эхом прокатился над озером.
Утер опустился на скамейку, чувствуя, как бешено колотится сердце, и начал всматриваться в туман, пытаясь понять, куда движется лодка и движется ли вообще. Но в плотных, медленно движущихся белых клубах тумана, холодного и сырого, почти как дождь, не было ни малейшего просвета, поверхность воды оставалась ровной и гладкой, без единой бороздки, которую мог бы оставить за собой челн; на лице Утер не ощущални малейшего дуновения ветра и долгое время неподвижно сидел на месте, не решаясь даже пошевелиться. Порой он слышал всплеск, но когда оборачивался на звук, по воде уже начинали расходиться круги, постепенно исчезая. Иногда такие всплески раздавались совсем близко – с такой силой, что вряд ли это была рыба. Кроме этих мимолетных и невидимых появлений, не было больше ничего, и время тянулось невероятно долго. Однако за те бесконечные дни, которые он провел в своем шалаше, глядя на дождь и стуча зубами от холода, Утер привык к такому полунебытию, когда его душа словно оставляла тело, чтобы странствовать в своем собственном тумане.
Затем он увидел впереди мерцающий свет, и мало-помалу сквозь туман проступила полоса берега. Солнечные лучи, наконец, пробились сквозь облака, и пятна света медленно заскользили по бокам лодки. Потом луч коснулся его руки, и ощущение приятного тепла вывело Утера из оцепенения.
Лодка остановилась, мягко уткнувшись носом в заросли высокой прибрежной травы. Последние нити тумана бесследно растворились в воздухе. Утер поднялся, перешагнул через борт и пошел к берегу по колено в воде. Вид острова разочаровал его. Неужели это и есть Авалон? Да, конечно, здесь во множестве росли яблони[22], как во фруктовом саду, но в остальном это был обычный дикий островок, длиной чуть больше полета стрелы, заросший высокой травой, плющом и вьюнком, почти ничем не отличающийся от того берега, который он недавно покинул. К тому же здесь не было видно ни одного живого существа.
Утер машинально сорвал спелое яблоко и улегся в высокую траву, чтобы его съесть. Их здесь нет, это очевидно. Ни Ллиэн, ни Морганы… Здесь нет ни богов, ни фей – это все лишь выдумки Мерлина… И тут же он услышал резкий крик, заставивший его отшвырнуть яблоко и мгновенно вскочить на ноги.
Вначале он двигался осторожно, пристально вглядываясь в пространство перед собой и стараясь идти в том направлении, откуда донесся крик. Под ногами клубились сверкающие пылинки. Больше не было ни тумана, ни дождя, ни холода, ни ветра – лишь яркое солнце, такое жгучее, что, казалось, оно вот-вот сожжет его лохмотья. По лицу Утера стекали струйки пота, и каждый шаг давался с трудом, словно все травы на его пути норовили обвиться вокруг его сапог. Чем дальше он шел, тем, казалось, шире становится остров вокруг него. Но всего этого Утер почти не замечал.
Потому что, наконец, он увидел ее.
Она сидела в тени яблони, и вокруг нее вспыхивало множество сияющих точек – отблески крыльев, такие же подвижные и непредсказуемые, как солнечные блики на воде. Он окликнул ее, и тут же все эти крошечные существа исчезли среди высокой травы.
Ллиэн была обнажена и прижимала к груди ребенка. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь густую листву, чертили на ее голубоватой коже узоры из световых пятен, которые медленно скользнули по ее спине, словно лаская, когда она обернулась к нему. Она смотрела на него улыбаясь, протянув к нему руку – и от этого жеста стало ясно различимо маленькое пухлое тельце ребенка, лежавшее на сгибе другой руки. Сердце Утера билось глухими неровными ударами, и последние несколько туазов, еще остававшихся между ним и Ллиэн, показались ему самым долгим расстоянием в его жизни. В горле у него пересохло, и он неотрывно смотрел на Ллиэн – на ее тело, на ее зеленые глаза, светящиеся каким-то неземным светом (как он мог их забыть?), на плавные изгибы ее бедер и на то маленькое существо, которое она прижимала к груди и которое иногда вскрикивало (именно эти крики он услышал раньше)… Внезапно он ощутил тяжесть меча, висевшего на поясе, и, расстегнув перевязь, отбросил его в траву. И тогда остров словно освободил его – он уже без всяких усилий пробежал расстояние в несколько локтей и упал на колени возле Ллиэн.
– Вот твоя дочь, – прошептала она.
Утер кивнул. Он не мог произнести ни слова.
– Она скоро уснет… Этой ночью была гроза, она перепугалась и почти не спала.
Солнце очерчивало ее голубоватую кожу золотистым контуром и придавало глазам ослепительный блеск. У нее появлялась все та же чудесная ямочка в уголке губ, когда она улыбалась, – совсем как раньше, когда они были вместе… Она осторожно положила дочь в колыбельку, устланную мхом, и отбросила длинные черные волосы за спину. Утер протянул руку и наконец коснулся ее.
– Мне так тебя не хватало…
Она смотрела на него, не отвечая, и в этом взгляде была такая печаль, что у него сжалось сердце.
– …Хотя ты, наверное, не знаешь, что это такое, – добавил он.
– Мой славный рыцарь…
Ллиэн встала на колени рядом с ним и обхватила его лицо ладонями. Ее улыбка была одновременно снисходительной и растроганной.
– Я люблю тебя, Утер. Я люблю тебя так, как вообще способна кого-то любить. Может быть, еще сильнее с тех пор, как появилась Рианнон…
– …Но?
– На этот раз не будет никаких «но», – сказала она, улыбаясь. – Я была не права, когда решила уйти. Это было наперекор нашей судьбе. Мы оба рождены для того, чтобы навсегда остаться вместе.
Утер склонился к ней и принялся целовать ее шею, лицо, руки, потом опустил голову ей на грудь и закрыл глаза. Сердце Ллиэн билось так же быстро, как и его собственное. Вдруг она поднялась, взяла его за руку и повела куда-то, поминутно оборачиваясь и глядя на него своими зелено-золотистыми глазами. Утеру снова показалось, что он видит мелькание множества сверкающих крошечных крыльев над головой девочки, его дочери. Как Ллиэн ее назвала? Рианнон? Разве ее зовут не Моргана?
