руку.
— Как вы поступили с ними? — сурово осведомился Набусардар.
Услыхав в ответ, что Дария ожидает царского приговора в темнице, а уманов вызвался судить судейский двор Эсагилы, убитый горем Валтасар бросился на грудь Набусардара и прошептал:
— Зачем она это сделала? В ее чреве сокрыто драгоценное семя моего рода. О, как непостоянно людское счастье!
— Утешься, государь, — вполголоса успокаивал его Набусардар. — Мои воины избавили тебя от самого плохого. Дочь князя Сириуша ожидает тебя в темнице, и ты, как царь, вправе решить ее судьбу по своему усмотрению. Она здесь, ты не потерял ее. Зато предатели-уманы ускользнули от нас под крылышко Эсагилы, — и этого не поправишь. — Набусардар повернулся к военачальникам: — Как вы смели без моего дозволения выдать их Храмовому Городу?
— Согласно договору, который несколько месяцев назад царь царей, его величество Валтасар, заключил с верховным жрецом Исме-Ададом.
— Это правда, мой царь?
— Да.
— Но ведь Эсагила — заклятый враг твоего престола!
— Такова была воля Мардука… Мардук потребовал этой жертвы, обещая мне одолеть Кира и прочих моих врагов.
— Быть беде! — воскликнул разгневанный Набусардар и отступил от царя. — Твоя опора — твое войско, а не бесы, обитающие в Храмовом Городе. Для того они вынудили тебя заключить договор, чтобы легче было предать Вавилон.
— Я не верю тебе, ведь Вавилон — владение не только мое, но и бога Мардука.
— Сейчас ты убедишься в этом. Набусардар снова повернулся к военачальникам и, дрожа от ярости, спросил:
— С какой целью пытались эти трое бежать под покровом ночи? Отвечайте!
— В ризе одного из уманов мы нашли послание Эсагилы царю Киру, а в юбке скифской женщины — письмо египетской царевны к фараону. В своем послании жрецы подстрекают персидского властелина продолжать войну и предлагают помощь золотом. Египетская же царевна советует фараону примкнуть к персам и вместе с ними сокрушить Вавилон.
— Теперь ты убедился, царь? — воскликнул Набусардар с укором.
— Не тревожься, князь. Исме-Адад наверняка покарает подлых уманов смертью, как того требует уговор. Я все предусмотрел и оговорил. Скажи лучше, как поступить с этой скифкой, мой верховный военачальник? Поспешим в темницу.
Валтасар торопился. Стройный, как Тополь, он вдруг сгорбился. Царь понял, что не избежал судьбы отлученного от сонма сильных мира сего.
Он ждал. от Набусардара ободряющих слов и утешения. Ему хотелось услышать, что известия о заговоре ложны, что Дария, единственная звучащая струна на царской лире, дожидается его не злодейкой в темнице, а в покоях, объятых тишиной, готовая каждую минуту принять его ласку. Ведь была же она ласковой в последний раз, так, по крайней мере, ему казалось.
Ища исцеления для своего израненного сердца, царь обратился к Набусардару:
— Утешь хоть ты своего царя, скажи ему, что любовь Дарий не могла быть притворна…
При этих словах из святилища бога Таммуза, к которому они приближались, донеслась песня жрицы:
Царь впился острыми ногтями в руку Набусардара.
— Утешься, мой царь…
— Она носит драгоценное семя моего рода… я любил ее горячо, всем сердцем. Скажи же, Набусардар, что ее принудили, что поступила она так не по своей воле.
— Скажи, что ее принудили.
— Скажи, что она не помышляла об измене, не хотела затоптать росток царского семени.
— Если все это правда — я лишусь ума.
— Право, Набусардар, рассудок мой не выдержит этого испытания. Я верил, что она любит меня так же преданно и пылко, как любил ее я.
— Мой совет, государь, не суди ее, пока сам не услышишь из ее уст всей правды.
Еще несколько ступеней — и они очутились в подземелье.
— Отпереть! — приказал Валтасар стражникам. — Я войду один…
И он переступил порог темницы, оставив Набусардара за дверью.
Дария стояла напротив входа, прислонившись спиной к стене. Казалось, ее распяли, привязав к перекладинам креста. Лицо ее посинело и осунулось. Глаза потухли.
Но, узнав в полумраке вошедшего, Дария вскрикнула:
— Царь!..
Трудно сказать, чего больше было в ее голосе: ужаса, муки, тревоги или строптивости.
Валтасар услышал в нем ужас и раскаяние.
Поэтому он обратился к Дарии со всей кротостью, на какую был способен:
— Не бойся, Дария. В темницу вступил вавилонский царь, но для тебя — просто Валтасар. Взгляни, я не опоясан мечом. Не жажда мести, а скорбь владеет мной. Дария, Дария, что ты делаешь со мной? Ты не только согласилась переправить фараону постыдное письмо, но и наследника моего погубить захотела. Дария, неужто забыла ты о нашей любви, забыла мои объятия? Неужто кровь не зовет тебя более на пир неги и страсти? Или, может… Сознайся, ведь тебя принудили служить Киру, вредить мне? Но кто? Кто дерзнул пойти наперекор сыну света? Наверное, тот, кто имеет доступ в гарем. Открой мне всю правду, о дочь Сириуша, не бойся, царь простит тебя. Кто этот презренный? Уж не царица ли? Что ты молчишь? Вымолви же хоть слово! Скажи, кто подстрекал тебя, и я брошу изменника на съедение ядовитым змеям. До пояса окунут его в кипящий котел, а туловищем полакомятся острозубые гадюки. В голову ему вобьют каленые скобы, сердце выгрызет тигр, а язык опалит кипящая земляная смола. О, он завопит так, как не вопил еще никто? Может, это кто-нибудь из жрецов?
— Нет, царь, — бесстрастно ответила Дария, словно статуя шевельнула растрескавшимися губами.
— Царица?
— И не царица. Я сама, я сама этого хотела и сделала. Как-то ты сказал, что я — твоя судьба. Так вот, пророчеству твоему суждено было сбыться! Да, я — судьба твоя! Всей душой я желала, чего ты пуще всего страшился. Чтоб остался ты в роду последним из последних! Чтоб сгинул ты, не дав миру потомства, за все насилия, которые ты совершил, за то насилие, которое ты учинил и надо мной.
— Дария, я знаю, это страх лишает тебя разума, но ты не бойся. Между нами все будет по-прежнему… Ты дашь жизнь моему сыну. Будешь носить царские одежды, есть за одним столом с владыкой. Рабыни мои будут убирать тебя цветами, подносить напитки, стлать под ноги тебе шелка и бесценный пурпур. Я возвышу тебя над самой царицей вавилонской. Прикажу подданным падать перед тобою ниц. Велю воздвигнуть новое святилище, и жрицы будут возносить в твою честь молитвы, наливать душистое масло в жертвенные чаши и сыпать в огонь благовонные травы; Самые богатые дары царь будет посылать не Мардуку, а в твое святилище.
— Льстивы твои речи, царь, и мне противны они.
— Ты мне не веришь… Что ж, ты скоро узнаешь еще, каков Валтасар. Я велю воздвигнуть для тебя солнечный дворец прекраснее Муджалибы и снести туда все сокровища мира. Ты станешь самой богатой,
