— Как мне отблагодарить тебя, господин? Сегодня я обязан двоим за милосердие. Совсем недавно, когда мне до смерти хотелось пить, служитель бога Эа вложил мне в рот траву, утоляющую жажду. Он сказал, что родина в опасности и чтобы я вступил в армию Набусардара, как только меня отпустят. Сурма озадаченно взглянул на него.
— Мне незачем скрывать это от тебя, — продолжал человек. — Ты сделал мне столько добра, что и мне хочется отблагодарить тебя.
Сурма задумчиво покачал головой.
— Если ты хочешь отблагодарить меня, то не вступай в армию Набусардара.
— Разве ты считаешь, господин, что наш законный царь Набонид, а не Валтасар?
— Ни Набонид, ни Валтасар, а… Он оглянулся вокруг.
— А?
— Наш законный царь — Кир! Человек задрожал, его смутили эти слова.
— Да, Кир, — серьезно повторил Сурма.
— Ты, значит, тоже так думаешь? Я от многих слышал, что он придет. Только правда ли это?
— Правда. Он придет, чтобы искоренить зло и несправедливость.
— И отплатит им за наши мучения? Не осуждай меня, господин, но я люто ненавижу подлый Вавилон.
— Отплатит, сторицей отплатит.
— Да будет благословенно его дело. А тебя благодарю, господин.
Неверными шагами человек побрел прочь. Сурма довел его до колоннады. Тут они расстались.
Бродяги украдкой наблюдали за ними и ждали, что Сурма подойдет к ним. Но он скрылся среди мрачных колонн.
Набусардар и не подозревал, кто мешает ему вербовать солдат среди бедноты. Если в первые дни добровольцы валом валили в казармы, то потом число их резко пошло на убыль. Нашлись и такие, кто отказывался исполнять воинскую повинность и даже бежал за пределы страны, чтобы только не вступать в армию Валтасара. Набусардар видел в этом происки знати. Ему было невдомек, что дух Устиги продолжает жить на свободе. Он даже не мог предполагать, что этот дух поддерживается не только персидскими лазутчиками, но что глашатаем его стал и Сурма. И уж, конечно, ему и во сне не грезилось, что Верховный судья Вавилона, так выступавший против Исме-Адада, теперь действует и против него за спиной Сурмы.
Но Набусардар решил не отступать и добиваться своего, не взирая ни на какие препоны. Вавилония должна быть готова к войне.
Он подогревал в Валтасаре мечту о покорении мира, разжигая в нем честолюбивые замыслы, неосуществимые без создания непобедимой армии. У Валтасара загорались глаза, когда он. слышал об армии. Он во всем соглашался с Набусардаром и даже вызвался посетить окрестные казармы, чтобы поднять боевой дух солдат.
Солдаты, которых теперь сносно Кормили и одевали, встретили Валтасара восторженно.
Повсюду шло обучение новобранцев. Обветшавшие казармы ремонтировались полным ходом. Там трудились рабы. То и дело подъезжали подводы, груженные кирпичом и кусками битума.
Оживление, царившее в казармах, доставило царю истинное удовольствие, и Набусардару стоило труда уговорить его вернуться во дворец. Прежде Валтасар дивился, как это Набусардар не гнушается сам закладывать первый камень в основание общественных построек, а теперь у него самого возникла охота класть кирпичи.
Он уже было решился это сделать, но в последнюю минуту опомнился и пробормотал:
— Ведь я царь! Какая будет после этого разница между царем и рабом, если я стану наравне со всеми укладывать кирпичи?
Но эта мелочь не омрачила его восторженного настроения. Что ни говори, а здесь создается — собственно, уже создана, — его армия. Вот казармы, в которых разместятся его победоносные полки.
— Мне здесь нравится. Так и должно быть. Моим солдатам не пристало ходить голодными и оборванными. О моих воинах никто не посмеет сказать, что они больше походят на грабителей, нежели на защитников родины. Во всем, что касается армии, не следует скупиться. Все царские имения впредь будут делать поставки только на армию.
— Напротив, следует быть бережливей, государь, — неожиданно отозвался Набусардар, — теперь надо быть гораздо рачительней, чем когда бы то ни было. От сытой жизни солдаты обленятся, к тому же нам предстоит война. Важно заготовить впрок достаточно припасов, чтоб нам не страшна была никакая осада. Валтасар недовольно покосился на него.
— Да, государь, это непростая задача — не проиграть войну из-за голода. У Навуходоносора было превосходное оружие, самое лучшее оружие в мире и отборные солдаты, однако Иерусалим склонил голову не перед его оружием и не перед его воинами, а…
— А?
— А перед голодом, который обрушился на город после двухгодичной осады.
— В самом деле, мне об этом рассказывали учителя на уроках истории.
— Значит, ты помнишь это, государь?
— Да, — раздраженно повторил тот, — но…
— Чем же я вызвал неудовольствие вашего величества?
— Ах, нет! Просто, когда речь заходит об истории, я испытываю отвращение, как будто дотронулся до чего-то мерзкого. В общем, не люблю я истории. Она напоминает мне покойника, которого надо похоронить и прекратить о нем всякие разговоры.
— Мне, напротив, государь, история представляется весьма поучительной.
— Вот как? — подозрительно процедил он.
— Да, я за свою жизнь извлек больше всего полезных уроков именно из истории.
— Например?
— Например, зная, что Иерусалим пал от голода, я не повторю его ошибки. Я дам твоему солдату смертоносное оружие и при этом не забуду про его желудок. Иначе история повторилась бы, с той лишь разницей, что тогда пал Иерусалим, а теперь его участь могла бы постичь Вавилон. Голод сильней кованого меча. Поэтому мы должны все предусмотреть.
— Твои слова не лишены мудрости. Этого нельзя допустить. Хотя бы потому, что это доставило бы радость евреям. Они, разумеется, стали бы потом утверждать, что Вавилону отомстил их Ягве.
— Не ради евреев, а ради самих себя, ради нашего народа мы не имеем права делать ошибки.
— Что ты сегодня беспрестанно перечишь мне, Набусардар?
— Прости, если я в чем провинился.
— Я не собирался тебя упрекать, а хотел только напомнить, что евреи тешат себя надеждой, будто Кир вызволит их из нашего плена.
— Евреи всегда на что-нибудь надеются…
— Но теперь их надежды слишком явно расходятся с моими. Я охотно избавлюсь от них. Мне надоели их вечные бунты, а в последнее время они еще отлынивают от работы. У них на уме одно — возвращение в Иерусалим. Безумцы, ведь там не осталось камня на камне. Они зачинщики всех беспорядков. Недаром поговаривают, что Набонид был им больше по душе, потому что потакал им во всем, Подражая Эсагиле. Я ничуть не удивлюсь, если Эсагилу вместо Исме-Адада возглавит однажды еврейский жрец.
— Он расхохотался, довольный своей остротой, выпятил грудь и с победоносным видом взглянул на Набусардара.
— Каково, Набусардар: верховный жрец — еврей? Удачно сказано, не так ли? Когда вернусь, прикажу записать в мою «Книгу изречений». Пусть останется для потомков. Что ты на это скажешь?
— Мы, пожалуй, задержались здесь, государь.
— Однако! — Валтасар округлил глаза. — Недостойно вести себя так с царем. Не подобает мыши выпячиваться перед львом.
— Я хотел только сказать, ваше величество, что пора бы подумать и о возвращении.
— Постой, — развивал свою мысль Валтасар, — я хочу, чтобы ты меня понял до конца. Мышь — это ты, Набусардар, а я — царь Валтасар. С тебя может статься, что ты все перетолкуешь по-своему. Ты, я знаю,
