— Я счастлив быть здесь с тобой, Карин.
Эти слова вырвались сами собой. Карин пристально посмотрела на него, затем отвела взгляд.
— Сочтем это за комплимент моему платью.
Это был завуалированный отказ. Рэйф почувствовал, что начинает закипать. Похоже, противостояния не избежать, но сейчас не место и не время.
— Ты права! — подтвердил он. — Почему бы нам теперь не выпить за моих родителей? За Джоан и Реджинальда, которые до сих пор безумно любят друг друга.
Карин молча согласилась с ним.
— Замком управляют они?
— Да, и делают это весьма эксцентрично.
Сначала он рассказал ей о том, каким Холден-Касл был много лет назад и каким стал сейчас, затем заговорил о неуправляемой своре собак его матери и о том, что отец просто одержим игрой в бридж. В его рассказе ощущалась глубокая привязанность, и это тронуло Карин.
Потом она сама начала рассказывать о своих родителях, о том, как долго ее отец боролся с болезнью сердца, о трудностях, которые выпали на долю ее матери.
— В университете я была настоящим книжным червем. А как иначе? Ведь моя мама пожертвовала многим, чтобы оплатить мое образование.
Она попробовала салат, приправленный клюквенным соком и оливковым маслом.
— Ммм… восхитительно.
Затем Рэйф попросил ее рассказать о детстве и юности. Им принесли креветки, морские гребешки с овощами и мусс из кленового сиропа. К каждому блюду подали соответствующее вино. Но его надежда на то, что она расскажет ему о своем браке, не оправдалась.
Допив свой эспрессо, Карин сказала:
— Это было лучшее, что я когда-либо ела. Спасибо тебе, Рэйф.
— Не за что. Ты не хочешь немного погулять или потанцевать в патио?
— Когда-то я любила танцевать, — задумчиво произнесла Карин.
Стив был превосходным танцором, но слишком техничным, его душа была глуха к музыке. Танцевать же с другими он ей не позволял. Вспомнив о его жесткости, она содрогнулась.
— Тебе холодно?
— Просто я выпила слишком много, — натянуто улыбнулась Карин.
— Так потанцуем? — напомнил Рэйф.
Весь вечер он ощущал присутствие еще одного человека — мужчины по имени Стив, который умер героической смертью. И это ему не нравилось.
Укрытый навесом дворик увивали цветы глицинии, которые при свете луны были похожи на голубые фонарики. Несколько пар кружились на площадке под звуки романтичной мелодии. Карин вся отдалась музыке. Ее движения в объятиях Рэйфа были так естественны, будто она танцевала с ним всю жизнь.
— А ты сейчас выше, чем в своих тяжелых ботинках, — улыбаясь, заметил Рэйф.
Она захихикала.
— Знал бы ты, как у меня болят ноги. И как только женщины могут ходить в таких туфлях!
— Сними их.
— Прямо здесь? — возмутилась она.
— Карин, дорогая, мы можем делать все, что захотим.
Дорогая… неужели это правда? Неужели она может делать все, что хочет? Ее главным желанием было завершить этот чудный вечер в постели с Рэйфом. Что в этом такого? Завтра он отвезет ее домой, а сам отправится в Торонто. Еще в Англии он говорил ей, что в его жизни нет места страсти. Ни ему, ни ей не нужны обязательства. Так почему бы им не провести эту ночь вместе, а затем спокойно разойтись?
Это было бы прекрасным завершением вечера.
Она прижалась к нему, опьяненная желанием. Их тела двигались в такт.
— Может, вернемся в бунгало? — страстно прошептала Карин.
— Отличная идея, — произнес Рэйф.
От его голоса у нее по спине побежали мурашки.
Этот мягкий голос напомнил ей вино, которое они пили за ужином. Все ее тело пронзила сладкая боль желания. Он взял ее за руку, и они покинули патио.
— Когда ты летишь в Торонто? — спросила Карин, войдя в бунгало.
— Я не тороплюсь.
— Ты же хотел купить отель.
— Мне доложили, что он не соответствует нашим требованиям.
— Значит, ты собираешься домой? — резковато спросила Карин.
— Спешишь от меня отделаться?
Она насторожилась.
— Если мы проведем сегодняшнюю ночь вместе, это не будет началом каких-то серьезных отношений. Никаких обязательств.
— Значит, ты хотела переспать со мной, только если я завтра улечу домой? — возмутился он.
— Ты сам сказал, что ты здесь ненадолго.
— Может, я передумал.
— Может, тебе не мешало бы мне об этом сказать? Карин разочарованно вздохнула. — Рэйф, я не хочу, чтобы этот замечательный вечер закончился ссорой.
Ты сказал мне, что в твоей жизни нет места страсти.
Поэтому ты и хотел жениться на Фионе. Она не вызывала у тебя никакого желания. Разве то, что происходит между нами, не страсть? И я думаю, что обязательства передо мной не входят в твои планы.
Похоже, она нашла его уязвимое место.
— Слишком рано говорить о будущем. Я просто хочу узнать тебя получше.
— Просто? Большинство людей не ездят на пикник за четыре тысячи миль!
Его глаза сверлили Карин.
— Я не люблю говорить об этом. О том, почему все эти годы я ретировался при малейшем намеке на страсть. Но тебе расскажу все.
— А зачем мне это знать? — с вызовом бросила она.
— Послушай пять минут, — мягко попросил Рэйф.
Ее радостное настроение улетучилось, уступив место тревоге.
— Хорошо. Но не жди, что я передумаю насчет обязательств.
— Об этом поговорим позже, — отрезал Рэйф. Сейчас речь пойдет обо мне. О том, как все было прекрасно, пока не появилась ты.
Он остановился, чтобы успокоиться.
— Я встретил Селин, когда мне было двадцать пять, — безразличным тоном произнес Рэйф. — Дела мои шли в гору, я работал до седьмого пота по двадцать четыре часа в сутки. Объездил весь мир, вел дела с людьми, которые были в десять раз опытнее меня. Селин была из Парижа. Она работала фотомоделью и была так красива, что я влюбился в нее с первого взгляда. Я думал, что она недоступна. Но, к моей радости, это оказалось не так. Она стала моей, и следующие полтора года я был по уши в нее влюблен.
Карин молчала. Сквозь открытое окно она слышала шелест буковых листьев. Ей было противно каждое его слово. Она ревновала к женщине, которую Рэйф любил в прошлом.
А может, любит до сих пор?
— Селин приходилось много ездить, мне тоже. Но мы не упускали ни одной возможности, чтобы встретиться. Разлуки продлевали наши отношения и одновременно разрушали их. Конец был предсказуем. Однажды я вернулся из Бангкока раньше, чем ожидал, и застал ее в постели с другим. Как я узнал позже, он был не единственным. Она с самого начала постоянно изменяла мне.
В тусклом свете, пробивающемся из холла, его лицо было бледным.
— Мне очень жаль.
— Мы все когда-нибудь взрослеем… но я доверял ей. Ужасней всего было то, что она рассмеялась мне
