Она принялась готовиться ко сну, почистила зубы, забрала свою сумочку и отправилась спать. Оставшись один, Мак занялся очагом, разгребая угли и пепел, и потихоньку успокоился.
Почему? Она спрашивала его, почему он заботится о ней.
Теперь он спрашивал себя, почему он полюбил ее. Но кто знает, отчего в человеке вспыхивает чувство? Почему он не насторожился в тот момент, когда впервые увидел ее? Ведь уже тогда можно было предвидеть опасность.
И еще одно. Она ведь не пыталась соблазнить его. Напротив, первое время она постоянно стремилась отделаться от него, да и теперь. Чувства ее переменчивы, как ветер. Не знаешь, чего ждать. То она тиха и добра, а то вдруг разгневается и готова покинуть его в любую минуту. Умышленно ли она это делает или просто таков ее характер? Если умышленно, значит, она невероятно цинична, но что делать с ее образом маленькой растерянной девочки? И что делать с незабываемым впечатлением от ее жаркого тела, облаченного в шелковую рубашку, о котором так хорошо помнят его руки? И все же он до сих пор уверен, что с ее стороны все это игра. Ведь Клаудия Бьюмонт актриса.
Когда ему кажется, что она дурачит его, он начинает страшно злиться на себя за то, что так страстно желает ее. Да и на нее злится за то, что она пробуждает в нем это желание. Одно слово – сердцеедка. Но прекрасная сердцеедка, и, если говорить честно, он сам хотел стать ее жертвой. Когда она целовала его перед камерами, он внутренне возмущался ее цинизмом. Однако, когда Клаудия по-детски поцеловала его сегодня, она была иная.
Габриел опять поворошил угли, перебирая все события вечера. Она плакала. Но какая актриса не умеет, когда нужно, заплакать? Только плачут они не слишком долго, чтобы не повредить своему внешнему виду. Правда, сегодня, кажется, она плакала искренне, он, во всяком случае, не заметил ничего, что говорило бы о деланности. Они оба сегодня были очень естественны.
А разве тот образ, который она выставляет публике, выглядит в ее исполнении менее естественным и искренним?
Любовь совсем задурила ему башку, он терялся в мешанине противоречивых мыслей, захлестывающих сознание. Чего он ищет? Правды? Разве ему самому не хочется быть одураченным? Жить надеждой на то, что она способна ответить на его чувства? Он запустил в волосы обе пятерни, закрыл глаза и постарался выбросить из памяти то, как держал ее в объятиях, как она подняла свое лицо и поцеловала его с почти детской невинностью.
Нужно сосредоточиться, хотя он не представлял, как это можно сделать, когда сверху доносится скрип половиц под ее шагами, вот она подходит к постели в нескольких футах над его головой. Нет, он больше так не может. Надо выйти и подышать свежим воздухом.
Габриел отложил кочергу, выпрямился, потер ноющее колено и, покинув дом через заднюю дверь, остановился на крыльце.
Ночь была светлая, ее озаряла почти полная луна, такая яркая, что свет факела казался излишним. Озеро, розовое в лучах заходящего солнца, теперь закуталось в полотнища мглистой пелены. Вокруг была абсолютная тишина. Он побрел вниз, к небольшим мосткам, которые много лет назад они соорудили с отцом, прошел в самый конец дощатого настила и остановился там, в нескольких футах над водой. Надо обдумать, как помочь Клаудии. Вновь и вновь рассмотреть все, что случилось. Но очевидная истина заключалась в том, что он и не мог думать о ком-нибудь, кроме нее.
Он потер руками лицо. Кожа от долгого сидения у камина перегрелась, высохла, ощущение было такое, что она туго натянута на скулы и горяча. Надо бы принять душ, лучше всего холодный. Впрочем, перед ним чернело озеро. Ему и раньше доводилось плавать в нем ночью, вот и теперь, когда и тело его, и сознание, изнуренное бесплодными размышлениями, настоятельно нуждались в том, чтобы освежиться, он решил, что самое время искупаться.
Обернувшись, он посмотрел на окно спальни, надеясь и страшась увидеть в нем Клаудию, но там было темно, ни проблеска свечи, ничего, и он представил себе, как она лежит на огромной старомодной кровати, может быть, уже спит, а может, сон бежит от нее и она истерзана мыслями и сомнениями. Вдруг ему показалось, что он заметил легкое движение, но это скорее всего лишь ночной ветерок, шевельнувший занавеску. Просто его воображение, распаленное чувственностью, показало то, что он хотел бы видеть.
Он даже толком не понял, рад ли ее отсутствию в окне или огорчен, но разбираться в этом не стал.
Слишком уж здесь тихо. Истинная горожанка, теперь Клаудия лишилась привычного шума уличного движения, денно и нощно доносившегося до ее окон и убаюкивающего. Да нет, это просто мысли не дают ей заснуть, тревожные мысли о Маке, лежавшем некогда в этой постели, обнимая свою жену; эта маленькая комната наполнена тихими бормотаниями любви, которая здесь творилась.
Когда ее воображение зашло слишком далеко, заставив устыдиться, она откинула одеяло, встала и подошла к окну, где, оперевшись о подоконник и закрыв глаза, несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, с наслаждением наполнив им легкие.
Его жена. Дженни. Чудовищная глупость завидовать мертвой женщине, но она так сильно хочет Габриела. В какой-то момент, когда он обнял ее, поцелуями осушая ее слезы, ей показалось, что он испытывает те же чувства. Но это был лишь момент.
Звук отодвинутой щеколды прервал смутившие ее мысли, мысли, которых сама она никак не могла изгнать из сознания. Она повернулась, надеясь, что увидит в дверном проеме Габриела. Но дверь оставалась закрытой. Все было так тихо здесь, что каждый звук казался преувеличенно громким, и, когда ее смущенный ум успокоился, когда утихло заколотившееся было сердце, она, не зная, радоваться этому или огорчаться, осознала, что звук, послышавшийся совсем рядом, пришел откуда-то снизу.
Выглянув в окно и посмотрев вниз, в запущенный сад, она увидела Габриела, вышедшего из-под прикрытия карнизов; его высокая фигура хорошо была видна в лунном свете, темные волосы, тронутые сединой, отражали этот свет, когда он бесшумными шагами не спеша направился к озеру и прошел по деревянным мосткам, нависающим над водой.
Клаудия смотрела на него, страшно жалея, что она сейчас не там, не рядом с ним, ей даже хотелось побежать туда, на эти мостки, подойти, обнять его и предложить самое верное средство для исцеления сердечной боли. Предложить ему свою любовь.
Но нет, она осталась на месте и почти убедила себя, что нужно вернуться в постель, а не подглядывать за ним, когда он предается воспоминаниям, которые так долго удерживали его от посещения коттеджа. Вдруг он неожиданно обернулся и посмотрел на ее окно. Клаудия окаменела. Заметил ли он ее, подглядывающую за ним из темноты? Она стояла как статуя, не шевелясь и надеясь, что за занавеской ее
