Оливия помахала своим опекунам, включила компьютер, которым ее снабдила МИ-6, и набрала в поисковой системе: «Профессор Уиджетт: арабист».
41
Уиджетт был заслуженным профессором Оксфордского колледжа Всех Святых. Из-под его пера вышло сорок монографий и больше восьмисот статей о Ближнем Востоке, среди них:
Оливия провела несколько часов в «сети», читая подряд все работы профессора, которые ей попадались. Потом оделась – учитывая промозглую февральскую погоду. Натягивать колготки, шнуровать ботинки, упаковываться в пальто – после двух недель, проведенных в тепле, это казалось дикостью, но почему-то было даже приятно. Одевшись, она выглянула в окно: «Хонда» стояла на том же месте. Тогда Оливия прошла в спальню, распахнула окно, вылезла на подоконник – до пожарной лестницы было рукой подать. Она быстро спустилась вниз, перелезла через стену соседского садика и очутилась на улице. Миновав почту, вышла на Примроуз Хилл, оглянулась: судя по всему, хвоста за ней не было. На кого бы эти шпики ни работали, профессионализма им явно не хватало.
«Брукс» принадлежал к тому разряду заведений, куда женщинам вход разрешен только в сопровождении членов клуба, где на обед подают три блюда, а в качестве десерта приносят пикантные закуски. Плюс: конторка швейцара на входе, наборная деревянная дверь и настоящий камин, в котором плясало пламя. Настоящий кусочек викторианской Англии, Швейцар с желтым от никотина лицом и в поношенном фраке кивнул в сторону библиотеки:
– Профессор Уиджетт там, мисс.
В библиотеке царила абсолютная тишина, если не считать тиканья допотопных часов в углу. С пяток старичков сидели в потертых кожаных креслах, погрузившись в чтение «Finantial Times» или «Telegraph». В углу горел камин. Неподалеку стоял старинный глобус. Вдоль стен стояли шкафы с запыленными книгами. «Ну и ну, – подумала Оливия. – Будь моя воля, я бы прошлась здесь с тряпкой и бутылкой стеклоочистителя!»
Увидев Оливию, профессор Уиджетт поднялся со своего кресла и двинулся ей навстречу. Он был очень высок и очень стар. Просто иллюстрация к стишку, который она когда-то учила в школе: «О смерти Вебстер размышлял, И прозревал костяк сквозь кожу...» Череп Уиджетта и впрямь просвечивал из-под прозрачной, сухой, как бумага, кожи, а на висках бились синие жилки. Профессор был абсолютно лыс.
Однако стоило ему заговорить, как Оливия поймала себя на мысли, что она была ой как не права. Она-то готова была пожалеть немощного старика, а перед ней был мужчина, который мог дать фору любому юнцу. Оливия смотрела на его лицо и читала на нем следы былой красоты: полные, чувственные губы, голубые глаза – насмешливые, жесткие, холодные. Она вполне могла представить Уиджетта во времена королевы
Виктории, скачущим на верблюде, в тюрбане, с винтовкой в руке – он штурмует какой-то форт, затерянный в песках пустыни. В нем было что-то театральное: душа бивака, привыкший к мужскому окружению, при этом – далеко не гомосексуалист.
– Чаю? – спросил он, картинно подняв бровь.
То, как профессор разливал чай, напомнило ей лабораторные работы на уроке химии. Маленькое театральное действо: молоко, заварной чайник, кипяток, масло, сливки, джем. До нее вдруг дошло, почему англичане так держатся за свой ритуал чаепития. Английский чай. Какая блистательная возможность занять чем-то руки, покуда разговор соскальзывает в опасную зону, где бал правят эмоции и инстинкты! «Э-э-э... чересчур крепкий? Добавить кипяточку?» Профессор Уидясетт покашливал, отфыркивался, прочищал горло – все это, задавая ей бесконечные вопросы, которые имели до странности мало общего с предстоящей ей поездкой на Красное море и погружением с аквалангом в нетронутых туристами местах. Что она вынесла из путешествий по арабским странам? Какие, по ее мнению, мотивы стоят за джихадом? Не приходило ли ей в голову, насколько странно, что, пользуясь техническими благами цивилизации: телевидением, компьютером, автомобилем и т.д., – ей никогда не доводилось сталкиваться с вещами, произведенными в арабских странах? Еще молока? Позвольте, позвольте – я сам открою чайник, – надо его долить. Как ей кажется, причина этого – презрение, которое питают арабы ко всякому труду, или же дело в том, что Запад просто не закупает их товары, заведомо им не доверяя? А не кажется ли ей, что арабы так ненавидят Запад еще и потому, что страстно любят все технические новинки? Капнуть еще молока? Сахар? Не случалось влюбиться в араба? Нет, что вы, это не чай, это кошачья моча! Надо сказать официанту – пусть принесет новый!
– Профессор Уиджетт, – не выдержала, наконец, Оливия. – Простите, но это Салли Хоукинс просила Вас о встрече, или это Вы позвонили ей и попросили меня найти?
– Эх, Салли, Салли... Совсем не умеет притворяться, – вздохнул он, отхлебывая чай. – Увы.
– Так вы из МИ-6? – догадалась Оливия.
Профессор ответил ей холодно-оценивающим взглядом голубых глаз.
– Тише, тише, дорогая, – в его манере опять пробилось что-то от полковника колониальных войск. – Такие вопросы не принято задавать просто так, вы не находите?
Он отхлебнул еще чая, отправил в рот еще кусочек рогалика, все так же испытывающе глядя на нее.
– Хорошо, – и тут, склонившись к ней и пафосным жестом накрыв своей рукою ее ладонь, профессор произнес театральным шепотом: – Вы готовы нам помочь?
– Да, – прошептала ока в ответ.
– Тогда надо трогаться.
– Куда?
– На конспиративную явку.
– А далеко это?
– Право, не знаю.
– Я думала, это ваши люди следили за моей квартирой.
– Следили? Боюсь, они работают на кого-то другого.
– Поняла, – кивнула она. Ей надо было привыкнуть к этой мысли. – Хорошо, но как же тогда быть с вещами?
– Вещи... Вещи, Оливия... Человек не должен привязываться к вещам.
– О, да. Но... Но мне же понадобится какая-то одежда...
– Составьте список. О «вещах», – он неопределенно махнул рукой в воздухе, – позаботятся наши люди.
– Господи, разве нельзя было сразу встретиться в аэропорту? Без лишней суеты?
– Дорогая! В планировании любой операции бывают просчеты, – сказал он, вставая из-за столика.
42
Уиджетт нес себя, как султан. Скользящей походкой он шел через путаницу улочек, прилегающих к Сент-Джеймс Стрит, невыразимо элегантный в своем кашемировом пальто, награждая встречных хищным орлиным взглядом или взглядом, полным восхищения, в зависимости от того, мужчина или женщина попадались ему на пути. «Как же он был хорош лет в сорок!» – подумала Оливия. Она вполне могла представить себе, как она, в вечернем платье, спешит с ним под руку через сутолоку этих же улочек – на званый обед, или просто потанцевать в «Cafe' de Paris».
– Куда мы идем? – спросила она, чувствуя, как в душу ей закрадывается сомнение: а вдруг Уиджетт
