восхищенно спросила:
— Как тебе все это удалось, Витенька?
— Секрет производства, — порозовев от удовольствия, ответил Тимофеев.
На самом же деле вряд ли смог бы он внятно объяснить, какими лабиринтами блуждала его творческая интуиция в поисках этих невероятных присадок к обычной воде. Впрочем, чтобы реализовать весь диапазон действия легированного акватина, оказалось достаточным перебрать содержимое одной лишь полки с бытовой химией в магазине хозтовары.
— Возьмешь, — жестко сказала Тося, глядя в глаза вулканизирующему Диме.
— Возьму, — с натугой согласился тот. — Но и ты!..
— И я, — печально промолвила Тося, закуривая и отгоняя ладошкой дым от мирно лежащего у нее на коленях алмазно-белого отреза.
Что касается Лелика, то он сразу принял решение поломаться, но взять, потому что ни у кого в городе и области не было такой роскошной кордовой ткани, по фактуре напоминавшей кожу необъезженного мустанга. Тем более что ни сам Лелик, ни его знакомые в жизни еще не видели ни одного мустанга.
Тимофееву же было просто радостно. Во-первых, от того, что ему удалось достичь желаемого эффекта и удовлетворить всех. А во-вторых, теперь он мог с чувством исполненного долга возобновить поиски могилы Атея.
И пришел этот день, которого ждали все, независимо от тех помыслов и надежд, что они связывали с ним. Такие дни всегда становятся событием для окружающих. В данном же случае событие предвиделось особенно значительным: это была первая свадьба между сокурсниками в преддверии распределения, и многим хотелось увидеть, как это делается.
В комнату Тимофеева впорхнула девушка Света, и на блеклых стенах заиграли яркие блики от ее платья колдовской красоты.
— Опаздываем, Витенька! — прощебетала она, сияющая, похожая не то на диковинный цветок, не то на тропическую птичку колибри.
Ее радостному взору предстал народный умелец, облаченный в строгий, местами проутюженный костюм-тройку, при галстуке экзотической расцветки. В состоянии полной прострации он сидел в углу, заваленный пустыми ведрами и пластиковыми пузырьками из-под бытовой химии.
— Что с тобой, милый? — опешила Света.
— Присадки, — выдохнул Тимофеев голосом духа из подземелья старинного замка. — Перепутал…
Ноги у девушки подкосились.
— О ужас! — воскликнула она. — Что же будет?
— Снится мне царь Атей, — потерянно бормотал Тимофеев, бездумно хватая и тут же роняя тюбики с облезлыми надписями. — Рожа довольная… «Не видать, говорит, тебе могильника моего как своих ушей! Совсем уже было ты его нащупал, а не успеешь. Убьют тебя нынче. В ведре утопят!» Проснулся я, давай разбираться, — так и есть! Кто же знал?.. Нужен был «Блеск», а я взял «Лоск»…
— Ты хотя бы знаешь, кому что досталось? — допытывалась девушка.
— В том-то и беда, что нет!
— Надо их спасать, — твердо сказала Света. — Бежим туда!
— Да, конечно, — лепетал Тимофеев, выбираясь из угла. — Бить будут, разумеется… Но за все надо расплачиваться… Ты же останешься здесь, потому что… я не уверен, что какая-нибудь присадка не досталась тебе!
Света обессиленно опустилась на диван.
Когда Тимофеев ворвался в вестибюль молодежного кафе, он понял, что опоздал. Его уже ждали. В пространстве, ограниченном бетонными стенами и зеркалами, куда долетали звуки нечеловеческой музыки из зала, перемежающиеся топотом и криками гостей, загнанным тигром метался Николай Фомин. Он был одет в великолепный темно-синий в широкую полоску, как у артиста Кикабидзе, костюм, сидевший на его тренированном, нестандартного силуэта, теле подобно мешку для перевозки сыпучих грузов. Фомин дожевывал вторую пачку «Беломора» и время от времени опасливо косился в зал.
— Пойдем, — коротко сказал он, сцепив железные пальцы на запястье горе-изобретателя.
— Что?.. — жалко спрашивал влекомый в подсобные помещения Тимофеев. — Говори, не томи душу!
— Сам увидишь, — пообещал Фомин.
В кабинете заведующего производством была картинка. Нетрезвый Лелик Сегал, в супермодном костюмчике, возлежал в кресле и хохотал, указывая неверным пальцем на сидевшую рядом молодую супружескую пару. Дима и Тося, напротив, плакали, передавая друг дружке сигарету. На Диме были клетчатые трусики и галстук, а на Тосе — фата и беленькое бикини. Супруги были влажны, словно только что вернулись с пляжа.
— Изверг! — простонала Тося и погрозила Тимофееву наманикюренным кулачком. — Что ты с нами сделал?
— Держите меня! — раненым кабаном вскинулся Дима. — Я его зарежу! — И он стал искать, чем бы зарезать Тимофеева, но не нашел.
— Это самый простой выход, — задумчиво промолвил Фомин. — Да и успеется. Для начала пусть объяснит, что произошло.
— Ребята, — горестно сказал Тимофеев. — Я перепутал присадки. Делайте со мной что хотите, я негодяй… Только передайте Свете, что я любил ее, и пусть она будет счастлива.
Лицо Тоси, разлинованное потеками французской туши, прояснилось.
— Оставьте его, — властно распорядилась она. — Пусть живет!
— Но почему?! — убивался Дима. — Я сижу тихо, гляжу только на жену. Все пьют — я сижу и гляжу. Играет музыка, все плясать пошли — я сижу и гляжу. И вдруг…
— Тебе досталась моя присадка, — мрачно сообщил Фомин.
— А я-то, я! — вскричала Тося. — Все утро, весь день — ни единой сигареточки, в мыслях только одно: «Держись, Антонина, завтра и отыграешься!..» А рядом мой Димуля, мокрый, несчастный, до того мне его жалко, стало, облезть можно…
— И облезла! — захохотал Лелик. — В смысле потекла!..
— Присадка для Димы, — прокомментировал Фомин. — Однако почему ничего не делается мне и этому клоуну?
Тимофеев молча отнял у Фомина дымящуюся папироску, с отвращением затянулся и выдохнул на корчащегося Лелика облако едкого дыма. Раздалось бульканье, плеск, и пляжная компания количественно возросла. Лелик с трудом поднес к лицу мокрую руку, тщательно прицелился и лизнул ладонь.
— Виски! — сообщил он и залился жизнерадостным смехом. — Фирменное!
Фомин вдруг всхлипнул. Все в страхе обратились к нему. Но ничего дурного не происходило. Староста курса, человек с железными нервами и правильным мужским характером, наконец-то оценил прелесть положения, и теперь его распирало веселье. Пока он счастливо и неумело смеялся, сработала последняя присадка, предназначавшаяся Лелику. Полоски на великолепном костюме заколебались, поплыли, чудо- материал забурлил, пошел рябью, и капли обычной воды забарабанили по начавшему было подсыхать полу. Глядя на него, стыдливо хихикнула Тося, утешился и заулыбался Дима, всем стало легко и радостно, словно тяжкий груз свалился с плеч. И только Тимофеев стоял в своем углу туча тучей.
— А фиг с ними, с тряпками! — воскликнула Тося. — Что за свадьба без понта? Пошли веселиться! — она резво поднялась, сдвинула фату набекрень и подхватила Диму под руку.
— Все облезут!.. — в конвульсиях проговорил Лелик.
Пляжное сообщество двинулось к выходу.
— Стойте! — жалобно воззвал Тимофеев. — А я?
— Экспериментатор! — умирал Лелик. — Опыты на живых людях ставить!
— Так мы же друзья ему, — сказал Николай Фомин. — На ком же, как не на друзьях? А что так вышло — сами виноваты. Вздумали взрослым людям характеры ломать при помощи бытовой химии… Кончай киснуть, Тимофеич! Все в жизни бывает, да только шелуха это, не смертельно. Главное — что в целом ты правильный мужик. Идем с нами!
