— И сидели бы дома, — отрезал швейцар.
— Но мы совершенно не знаем города, магазины закрыты, столовые тоже, а наш поезд уходит завтра днем… — заныл Тимофеев, но поймал не себе оловянный взгляд и понял, что швейцар не понимает его речей.
Ему захотелось нагрубить, повернуться и хлопнуть дверью, но швейцар был пожилым человеком, а Тимофеев чисто рефлекторно уважал старших. Поэтому он смолчал и двинулся прочь. В это время мимо него нетвердой поступью продефилировал молодой человек в каскетке, а вслед за тем произошло положительно невероятное событие — одно из многих в разнообразной биографии Тимофеева.
— Вот что, парень, — заговорил швейцар человеческим голосом. — Ну-ка, бери свою девочку и бегом за тот столик, что под пальмой.
Тимофеев оторопел. В глазах швейцара появился осмысленный блеск, а отчужденное выражение красного лица умягчилось отдаленным подобием отеческой улыбки.
— Спасибо вам, — пробормотал Тимофеев, метнулся к выходу, подхватил там скромно безмолвствовавшую Свету и повлек ее в ярко освещенный зал.
Столик под пальмой был занят: его хозяином являлся тот самый обладатель каскетки и акульей морды. Он приветливо кивнул голодной парочке, будто старым знакомым.
— Не возражаете? — на всякий случай спросил Тимофеев.
Хозяин столика не возражал.
— Мое имя есть Джим Гэллегер, — объявил он. — Кто есть вы?
— Виктор, — назвался Тимофеев. — Студент. А это Света.
— О! — возрадовался Джим. — Это красиво, что я не есть один за столиком до конца вечера. Вы, мне полагается, хорошие ребята, и мне сделалось жаль оставлять вас на улице. Поэтому я совершил вот так, — он вынул из кармана металлическую коробочку не больше портсигара, — нажал вот там, и швейцар стал хорошим.
— Джим, — промолвила Света. — Нажмите еще разик, чтобы официант тоже сделался хорошим и подошел к нам.
— Почему нет? — шаловливо хихикнул Гэллегер.
Он сориентировал прибор на строго одетого юношу, с равнодушным лицом отдыхавшего возле бара. Не прошло и минуты, как тот, словно его осенило свыше, сорвался со своего места и кинулся к столику под пальмой.
— Похоже, вы пришли сюда не затем, чтобы повеселиться, — заметил он, улыбаясь девушке Свете на все тридцать с лишним зубов, преимущественно золотых.
— Вы угадали, — произнесла та. — Мы просто хотим есть.
— Понимаю, — благосклонно покивал юноша. — Немного послушайте музыку, расслабьтесь, и все будет в лучшем виде: много, вкусно и недорого.
И его не стало. Джим, развалясь в кресле, излучал во все стороны удовлетворение своими деяниями.
— Послушайте, — торопливо заговорил Тимофеев, когда ему удалось совладать с изумлением. — Что это у вас?
— А, пустяк, — сказал Гэллегер. — Портативный бихевиоризатор. Немножко модулированного излучения — и добрый человек вспоминает, что он добрый, а злой человек забывает, что он злой.
— Где вы взяли эту штуку?
— Я сделал ее сам, — скромно потупился Джим.
— Кто вы? Ученый? Изобретатель?
— Ничего похожего, — хмыкнул тот. — Моя работа есть эксперт-патентовед, я здесь в составе делегации. А мое хобби есть… как это у вас называется?.. О, вспомнил! Чародей.
— Еще один народный умелец, — язвительно вставила Света, у которой никак не проходило дурное настроение.
— Я есть умелец, — согласился Гэллегер. — Но не народный. Я есть частный умелец. А почему — еще один?
— Просто Витя у нас страдает тем же хобби, — пояснила девушка.
— О, коллега! — возопил заграничный чародей. — Не выпить ли нам за встречу?
Тимофеев опасливо покосился на агрессивную Свету.
— Пожалуй, нет, — сказал он. — Что-то не хочется.
— Понимаю, — промолвил Гэллегер. — Ты есть за рулем. А вот я выпью.
И он опрокинул в себя полный фужер «Сибирской».
— Ох, и вдуют же мне, — бормотал официант, неся на растопыренной пятерне поднос с горкой тарелок. — Альтруист несчастный…
Джим приоткрыл один глаз и, чтобы рассеять обуревавшие юношу сомнения, нацелился пальцем в бихевиоризатор, но угадал с третьей попытки, Официант немедленно стал весел и приветлив, разгрузил свой поднос перед Тимофеевым и Светой, тут же их рассчитал, взяв по три рубля с человека, и умиротворенно удалился.
— Жаль, что это из-за вашей штуки, — со вздохом сказала Света, глядя ему вслед. — Почему бы ему всегда не быть таким?
— Стереотип профессионального поведения, — невнятно выговорил Джим. — О!
— Вы зря так налегаете на выпивку, — предупредил Тимофеев. — Можно перебрать.
— Я хорошо тренирован, — разобиделся Гэллегер. — У меня имеется обширная практика с американским виски, ямайским ромом и японским сакэ. Это есть эксперимент на самом себе!
— Я хотел как лучше, — пожал плечами Тимофеев и взялся за вилку.
— До чего вкусно! — сказала Света. — Даже жить хочется!
— Вы очень прекрасные парни, — умилился Джим. — я пью за вас — один фужер за коллеги, другой фужер за коллежскую девушку.
Остаток вечера был изумителен, и Тимофееву, разомлевшему от сытости, даже не хотелось думать о том, что ночь им придется провести, вероятнее всего, на вокзале. Настроение у Светы понемногу пришло в норму, и она весело болтала с Гэллегером, который продолжал свой эксперимент в том же рискованном темпе и был в полном порядке. Но когда подошла пора уходить, он не смог оторваться от кресла.
— Все любят цитировать русские народные пословицу, — конфузливо бормотал он. — Я тоже люблю. Есть такая пословица: чародей был пьян и эксперимент не удался…
Они покинули зал втроем: Тимофеев заботливо поддерживал Гэллегера с одной стороны, а Света подпирала его с другой, зорко следя за тем, чтобы непослушные руки Джима, имевшие невероятную протяженность, не лезли куда не следует, швейцар проводил их взглядом, затуманенным неясными воспоминаниями.
— Куда тебя? — спросил Тимофеев на улице.
— Я существую в этом отеле, — сообщил Гэллегер. — А вы где существуете?
— Нигде, — просто ответила девушка Света.
— Что это значит — нигде? — возмутился Джим. — Вы должны обитать в одной экологической нише со мной, ибо мы — одного поля лютики-цветочки, а ягодки будут потом.
Тимофеев поднял голову и посмотрел на неоновую вывеску. Это была гостиница «Интурист».
— Ничего не выйдет, — сказал он убежденно.
— Не противоречь мне! — потребовал Гэллегер. — Вперед и с песней! — Он сделал два самостоятельных шага и упал.
— Что-то я разваливаюсь на ходу, — объявил он радостно. — Сибирь меня доканала!
Не прошло и часа, как они проникли в пустынный вестибюль гостиницы, где не было даже привычной очереди уповающих на чудо, потому что здесь чудес не происходило никогда. Женщина за стойкой надела очки, чтобы разглядеть посетителей. Ее наметанный взгляд безошибочно вычленил из этой замысловато переплетенной компании, напоминающей скульптурную группу «Лаокоон», иностранного гостя.
— Это с вами? — осторожно спросила она, обращаясь исключительно к Гэллегеру.
— Кто не с нами, тот против нас, — брякнул тот, снимая одну руку с Тимофеева и шаря в кармане белого пиджака.
