тебя.
— Значит, я не успею посмотреть на маяк?
— Нет, не успеешь. А зачем тебе, простому эхайнскому пареньку, глазеть на Галактический маяк? Или ты все же шпион?
— Нет. Просто мне любопытно.
— Конечно, любопытно, — сказал он. — Уж поверь, там есть на что посмотреть… Послушай, Сева, — вдруг оживился он. — Если у тебя есть возможность выбирать… ведь ничто не мешает тебе просто остаться здесь. Вот так взять и остаться! Ничего, что ты эхайн. Большое дело! Нам нужны специалисты. Нам нужны дилетанты. Лам нужны просто рабочие руки и мыслящие головы. Ты же наверняка что-то умеешь делать своими руками, что будет полезно здесь, на Дхаракерте! Ведь умеешь? Здесь интересно. Нет, черт возьми: здесь очень интересно! Это такой котел! Люди, виавы, вукрту, хтуумампи… тахамауки эти несчастные. — Я вздрогнул. — А хочешь, я тебя со шпионкой-иовуаарп познакомлю? Она славная. Ее Дашей зовут…
— Нет, Мячик, — сказал я, стиснув зубы. — Меня ждут дома.
Единожды солгавший… Никто не ждал меня там, куда я держал свой несообразный ни с каким здравым смыслом путь.
Он замолчал, глядя на меня печальными влажными глазами.
— Вы, эхайны, такие упрямые, — сказал он наконец. — И с вами трудно, и вам с собой еще труднее… Если я протяну тебе руку, это не затронет твою честь?
— Нет, — сказал я. — Это сделает мне честь.
Его ладонь была сухая, теплая и мягкая, как у ребенка.
— Мячик, — сказал я. — Сколько тебе лет?
Виав залился жизнерадостным смехом.
— Это самый простой вопрос, какой ты мог бы мне задать! Потому что одно время я отвечал на него по сто раз на дню. Мне четыреста восемьдесят четыре человеческих года. Извини, что не говорю «эхайнских» — я не знаю, с какой планеты ты явился… Я еще достаточно молод, чтобы совершать глупости. Что я и делаю прямо сейчас.
Тахамаук ошивался у входа в тоннель, что вел к третьему причалу. Был ли это тот самый, что застукал меня в вестибюле космопорта, или какой-то другой, оставалось только гадать. Он просто торчал здесь без определенной цели, размеренно поводя ушастой головой из стороны в сторону. Мимо него прошествовали, перемурлыкиваясь на ходу, несколько вукрту, больших и маленьких, в своих комичных халатах всех расцветок, и ни один из них не доставал ему до пояса. Тахамаук не удостоил их вниманием.
Еще бы! Ведь он караулил меня.
Я отпрянул за угол, вжался в стену. Сердце бешено долбило в грудную клетку, словно хотело вырваться на волю. Ладони сделались омерзительно влажными. Челюсти свело гадкой кислятиной. Видели бы меня друзья из «Сан-Рафаэля»… видела бы меня Антония.
Так. Успокоились. Сосчитали до двадцать… дольше не стоит, так недолго и на рейс опоздать. Допустим, он меня заметит. Что дальше? Вытащит из кармана острый нож и зарежет под аплодисменты благодарной аудитории? Сдаст с рук на руки местному правосудию, которое меня тут же и линчует? Что он вообще может сделать мне? Что бы я ни говорил, как бы ни поступал, за кого бы себя ни выдавал, я все еще оставался свободным гражданином Федерации, наделенным всеми правами личности, да вдобавок ко всему, находился на своей территории. А он был здесь в гостях, в лучшем случае — приглашенным специалистом. Так что это скорее я мог взять его за шкварник — если, разумеется, дотянусь, — и строго вопросить, что он тут делает, по какому праву и какие цели преследует, напуская на себя столь мрачный вид, что малые дети пугаются…
Полегчало? Что-то не очень…
Но через несколько минут от третьего причала отправлялся транспорт на Рагуррааханаш. Он вполне мог покинуть этот мир без меня.
Так. Снова успокоились. Считать не нужно, нет времени… Я человек, и я в своем праве. Но даже если я эхайн — что с того? Этот серый верзила что, накинется на меня с кулаками, или обхватит своими безразмерными конечностями и призовет подмогу? Или что еще он может учудить? Нет у него права хотя бы как-то ограничить мою свободу. Вот даже ни малюсенького! Конечно, будь он представителем местного самоуправления, блюстителем порядка, или как это может здесь называться… Но тахамауки никогда не снисходят до отправления административных функций в чужих мирах, и это я знал совершенно точно. И от Антонии, и от дяди Кости, и от Гайрона. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Тахамауки выше этого, им это не нужно, им это неинтересно. Интересно, а что им вообще интересно?! Это каламбур у меня получился, или катастрофически упал словарный запас? От эмоциональной перегрузки? Но! В подобных условиях эхайн перестает испытывать страх, избавляется от рефлексий и начинает действовать. Эхайн я, в конце концов, или хвост собачий?..
Все, что он может мне сделать, так это спросить: «Эхайн?» Все, что потребуется от меня в этой ситуации, так это дать ответ, по возможности остроумный, и невыносимо язвительный.
Пошел он к черту.
Я оттолкнулся локтями от стенки и двинулся к разверстому жерлу тоннеля. Наверное, с теми же чувствами грешники вступают во врата ада. Колени мои подсекались, во рту по-прежнему было кисло, хотя я и пытался насвистывать какую-то легкомысленную мелодию. И даже помахивать сумкой на ходу.
Тахамаук молча пялился на меня пасмурными зенками. Какой же он был старый и изнеможенный! Что там говорил о них мой
От него даже пахло заброшенным чердаком!
Когда я, старательно глядя прямо перед собой, поравнялся с ним, тахамаук прошипел, словно внутри него кто-то открывал и перекрывал вентиль у сифона с газировкой:
— Эхххайн…
— Ага, — ответил я просто.
И проследовал своей дорогой.
7. Дхаракерта — Рагуррааханаш
Наконец-то! Ни одного человеческого существа вокруг! Никаких разговоров по душам! Лишь мягкий сумрак, негромкое деловитое мурлыканье, да изредка нарушавшие атмосферу общей расслабленности технологические шумы откуда-то из-под ног.
Я прошел в пассажирский салон, старательно пригибаясь — эти своды явно не были рассчитаны на существ нестандартной комплекции. Должно быть, тахамауки никогда не пользовались услугами Первой транспортной компании халифата… Передо мной бесшумно возник вукрту в белом с синими ромбами халате и, вперя очи куда-то на уровень моего пояса, красноречиво протянул семипалую ладошку. Я вложил в нее подорожную. Бело-синий молча перевернул ее и старательно изучил начертанные лапой блистательного директора Мурнармигха каракули. Затем так же молча вернул документ мне и, слегка склонясь в талии, указал широким приглашающим жестом на свободное место. В его глазках легко читалась насмешливость. Конечно, в этом кресле, скорее похожем на детскую колыбельку, я мог поместиться лишь сложившись втрое. Ну и ладно. «Благодарю», — сказал я отчего-то шепотом и осторожно вставил свой зад в хрупкую на вид конструкцию. Бело-синий неопределенно мурлыкнул и куда-то удалился со всей степенностью, на какую только способны большие разъевшиеся коты.
Удивительно: при виде этих созданий, что неспешно размещались в салоне, переговаривались между собой на своем языке, прогуливались в ожидании старта в проходах между кресел, заложив лапы за спины — словом, вели себя с потешной разумностью, — я вовсе не думал о моей Читралекхе. Она была
