старалась не попадаться на глаза прежним знакомым. Как правило, мне это удавалось. Как правило… Несколько раз моя конспирация давала сбои. Помнишь того странного типа с косичками? Это был Хлодвиг, парень с галактического стационара «Скорпион». Сто лет тому назад, в прошлой жизни, он долго и красиво за мной ухаживал, и хотя все быльем поросло, мне стоило немалых трудов от него избавиться.
Ты был устроен в прекрасный колледж «Сан Рафаэль» в Алегрии, на райском острове Исла Инфантиль дель Эсте. Жизнь твоя потекла обычным чередом — да что я тебе рассказываю о том, что ты знаешь лучше моего?! На какое-то время ты растворился среди себе подобных… пока вдруг не маханул ввысь. Тебе-то что, ты только радовался, что стал звездой фенестры! Но не так давно у меня состоялся нелегкий разговор с сеньором Эрнандесом, главным медиком колледжа. Сеньор Э. выразил озабоченность твоим здоровьем. Его обеспокоили явные признаки гормональных отклонений в твоем растущем организме, Пока ничего страшного, говорил сеньор Э., мальчик выглядит здоровым и жизнерадостным, но кто поручится, что этот его внезапный, бурный и фантастический рост не окажется первыми признаками гигантизма и, да хранит его святая дева Мария дель Map, акромегалии?! Не даст ли прекрасная сеньора Морософф согласия на углубленные генетические исследования в отношении своего «chico bonito», каковые исследования означенному «chico» не доставят никаких болезненных либо даже неприятных ощущений и уж тем более не отразятся на его здоровье иначе, как благотворно? Доброму сеньору Э. было невдомек, насколько он был близок к истине. Генетический аппарат моего «chico bonito» действительно был устроен не так и работал по другим законам, нежели у всех остальных детей не только Алегрии, но и всей Земли. Ведь это был генетический аппарат обычного и, быть может, заурядного, но — эхайнского мальчишки. И первая же генетическая экспертиза показала бы это как дважды два. И хотя на Земле не было эхайнов (как мне тогда представлялось — хотя Консул… дядя Костя привел несколько контраргументов и даже… гм… один из них прихватил с собой), историю Великого Разделения с недавних пор действительно проходят в школе, а эхайнский генотип и стандарты эхайнских же фенотипов описаны в специальной литературе и вполне доступны для серьезного исследователя. А очаровательный сеньор Э. менее всего смахивал на дилетанта. Так примерно я рассуждала мысленно, сидя у него в кабинете с зажатым в руке высоким стаканом прохладительного и машинально кивая в такт его напевам. И поэтому, едва только он закончил излагать и выразил глубокое удовлетворение течением нашей беседы и моей внешностью, я покинула кабинет с твердым намерением забрать тебя из колледжа.
И вот ты здесь, и никому от этого лучше не стало.
И не думай, пожалуйста, будто это твой маленький бунт стал причиной последних событий и откровений. Я давно уже чувствовала, что вовлечена в какую-то бесконечную цепь опрометчивых и безумных поступков, один из которых немедленно тянул за собой следующий, логически из него проистекавший и потому еще более опрометчивый и безумный. Мой рассудок был затуманен материнским инстинктом. И даже когда туман слегка рассеялся, я просто не могла остановиться и неслась уже по инерции. Я все более убеждалась, что в этом мире никто не может причинить тебе вреда. Нет таких законов, чтобы отнять ребенка у матери… Я испытывала тягостное ощущение нелепости происходящего, мое сознание было расщеплено, как у шизофреника: я почти срослась со своей новой сущностью, но в то же время не могла забыть, кто я на самом деле. Я вела себя странно, неадекватно. Наверное, это бросалось в глаза даже тебе. («Да уж…» — ввернул я.) А потом… вновь дал о себе знать Иван Петрович Сидоров.
Уж не знаю, как они прознали о тебе. Кто-то из посвященных в мою тайну проболтался… я что-то упустила в своей конспирации… чего-то недоучла… да ведь и они тоже профессионалы… Они готовились к твоему возвращению из Алегрии. Зачем это им понадобилось — ума не приложу, но поселок стремительно опустел. Хотя я никогда не славилась общительностью, но знакомые у меня были. «Здрасьте — здрасьте. Как настроение, госпожа Анна? — По погоде, господин Немет…» И вдруг — как отрезало. Куда-то пропали прежние соседи, а новых так и не появилось. Нарастало какое-то напряжение. Что-то должно было случиться. И я, пожалуй, была готова к новым переменам. Мне только хотелось быть уверенной, что и ты окажешься готов. И когда ты появился из леса под конвоем этого типа, я уже созрела, чтобы поставить их на место…
— Кого «их», мама?
— Этих… охотников за эхайнами. Ивана Петровича и его ягдкоманду.
— А они правда настолько плохие, как ты о них думаешь?
— Не знаю, сынок, ни в чем уже не уверена. Дядя Костя мне кое-что рассказал. Но… почему этот проклятый Сидоров так повел себя на борту моего корабля? Ведь он пытался мне угрожать. Он говорил о тебе, как будто ты — его вещь, которую он хочет получить назад любой ценой. Ненавижу, когда кто-то говорит: «Любой ценой»! Нет, я не боялась его. И все же он… испугал меня. Это он, он виноват во всем. В том, что эти годы мы не столько жили, сколько прятались. Это он отнял у меня мою жизнь.
— Зато у тебя есть я, ведь так?
— Конечно, так, балбесик. Я думаю, что… даже если бы не было на свете никакого Сидорова — да и нет, это же вымышленное имя! — если бы никто не вперся на мой корабль заявлять свои права на маленького рыжика, все равно я вернулась бы и забрала тебя. Ты меня и впрямь приворожил. И мы непременно были бы вместе, но только жизнь наша сложилась бы по-другому. Я осталась бы собой, а у тебя было бы другое имя и другое детство. Тогда, на Тайкуне, я непременно вернулась бы за тобой. Хотя…
— Что еще за «хотя», мамуля?!
— Зоя Летавина могла опередить меня.
12. Бутерброд с ветчиной
Дядя Костя сидел на крыльце, привалившись к перильцам, и, похоже, дремал. В его руке зажат был стакан с апельсиновым соком, черная куртка небрежно наброшена на плечи. Неестественно бугрившийся бицепс казался надутым, и хотелось ткнуть в него иголкой, чтобы выпустить воздух.
— Эта чертова кошка… — сказал он сипло, едва только я приблизился.
— Ее зовут Читралекха, — на всякий случай напомнил я.
— Это не повод, чтобы орать все утро.
— Она будет злиться, пока вы не уедете.
— Ты тоже хочешь, чтобы мы уехали поскорее?
— Я?.. Пожалуй, нет. Это мама… она не очень-то любит компании.
— Раньше любила… Знаешь, как мы ее звали?
— Титания, — сказал я горделиво.
— Черта с два! — фыркнул он. — Титанией она стала много позже, когда начала коллекционировать скальпы…
— Какие скальпы?!
— Мужские. Не дергайся, дружок, это метафора. Так вот, мы звали ее Лешка-Многоножка. Потому что она была тощая, как паук-сенокосец, и всюду за нами ползала. И все время обдирала коленки. Отсюда другое прозвище — Ленка Драная Коленка. Мы, если хочешь знать, росли вместе.
— Я узнал об этом нынче утром.
— Да уж, наверное… Был такой поселок Оронго, затерянный в монгольских степях. Сейчас на его месте город с тем же именем, там живет моя мама, а из нашей прежней оравы не осталось никого. Кроме меня, потому что, пока я на Земле, я живу в доме своей мамы.
— Значит, вы тоже маменькин сынок?
— Точно. Хотя, в отличие от тебя, своего отца я знаю. Мы даже виделись пару раз…
— Наверное, я тоже был бы не прочь повидать своего.
— Ты уверен?
— Что тут такого?
— Твой отец был аристократ из Черных Эхайнов. Что, смею заверить, не подарок. Скверный характер, дурные — по земным понятиям! — манеры. Склонность к насилию и немотивированному рукоприкладству. Тщательно культивируемая с детства ненависть к человечеству как к биологическому виду. Фактически мы находимся в состоянии войны.
