магнум, не винчестер, ни даже фогратор модели «Калессин Марк X», а обычный старомодный зонтик, из тех, что в сложенном состоянии в половину твоего роста, а не помещаются в кармане, как положено. Голос ровный, участливый, немного ироничный.
— Ты не заблудился?
— Н-нет… Я здесь живу… неподалеку.
— Правда? Никогда тебя прежде не встречал.
Можно подумать, я хоть когда-то встречал этого хмыря!
— Тебя как звать?
— Северин…
Стоп, стоп, мама как-то говорила: «Если можешь, не разговаривай с незнакомыми людьми». Что она при этом имела в виду, я, как всегда, не понял и, как всегда, поленился уточнить. Но, наверное, у нее были какие-то на этот счет свои резоны. У нее всегда и на все существует пропасть резонов, которыми она не считает нужным делиться со мной!
— М-м… До свидания.
— Северин, — промолвил он задумчиво. — Северин Морозов. Вот ты какой…
Ну вот, пожалуйста, он знает, кто я, но спрашивает. Уточняет.
Произвожу конечностями некое подобие прощального жеста и в спешке удаляюсь.
— Северин, — говорит он мне вдогонку. — Передай маме, что ей не нужно прятаться.
«А никто и не прячется!» — думаю я с досадой. И уже на выходе из поселка, немного придя в чувство, начинаю обдумывать его слова и все обстоятельства этой странной встречи.
И, к своему неудовольствию, понимаю, что мы с мамой как раз и прячемся самым возмутительным образом. и все, что мы делаем в последнее время, с самого момента моего несуразного похищения из колледжа, где мне было неплохо, хорошо и прекрасно, есть не что иное, как натуральная игра в прятки со всем белым светом!
Слава богу, на стоянке за поселком есть свободный гравитр. (У нас дома — тоже, но не мог же я воспользоваться маминой машиной, специально, кстати, перенастроенной под ее драйверские ухватки, без ее ведома!) Даже два: один старенький, серо-стального цвета с облупившимися опознавательными знаками, а другой — хоть куда, в моем вкусе, раскрашенный под тигра, с тигриной же мордой на носу. Да вот беда: в «тигре» уже есть пассажир — сидит и чего-то ждет, не взлетает. А серый старикан как раз наоборот — совершенно свободен и к моим услугам. Увы, этот мир все еще далек от гармонии! Вздыхая и ворча (в последнее время это мое обычное состояние, и мама всегда называла меня «маленький старый ворчун», даже когда я перерос ее на полторы головы), плетусь к свободной машине.
— А ты с управлением справишься?
Вот еще напасть на мою голову! Из «тигра» выглядывает сиделец и проявляет всевозможный интерес к моей персоне.
— Вообще-то мне четырнадцать, и я довольно-таки большой мальчик… — ворчу я.
— Да уж, Северин, мальчик ты очень крупный, — хмыкает сиделец.
И этот, как я погляжу, знает мое имя.
Похоже, сегодня мне не суждено совершить запланированную вылазку во внешний мир. Сегодня у меня сплошные непредвиденные встречи. И все незнакомцы, попавшиеся на моем пути, имеют передо мной весомое преимущество: они знают, кто я такой, а вот я не имею ни малейшего представления ни о ком, каждого вижу впервые в жизни и назавтра уже не узнаю в лицо. А самое главное — вовсе не горю желанием расширять круг своих знакомств. И лучше мне, пожалуй, оставить попытки к бегству на свободу до лучших времен, а сейчас с максимальной поспешностью вернуться к домашним обязанностям, к маме под крылышко. Мама все понимает, мама все знает, мама разберется, что к чему.
Приближаюсь к гравитру (сиделец внимательно, с легкой дружелюбной улыбкой, следит за моими эволюциями), обхожу его, словно оценивая состояние этой рухляди. И, вместо того чтобы залезть в кабину, неспешно удаляюсь в сторону леса.
Спиной чувствую недоуменный взгляд незнакомца. Даже между лопатками чешется!
Домой я намерен вернуться лесом, а не через этот угрюмый поселок, больше похожий на кладбище. Ну его на фиг!
Но человек предполагает, а лес — это такой своеобычный организм, который располагает. И пройдя с полкилометра, я обнаруживаю, что заблудился.
3. Леший цитирует Блейка
Ничего страшного. Для начала, у меня на руке браслет, и я, если только я — сопливый маменькин сынок-lacasito,[1] а не четырнадцатилетний macho,[2] могу позвать мамочку на помощь. А если я — означенный крутой macho, а не означенный lacasito, то и сам отлично выпутаюсь из передряги. Тем более что мама еще пару часов должна пребывать в убеждении, что я корплю над уроками, а не учесал в самоволку, и знать ей о моих подобных самоволках вообще ни к чему… Тогда так: я стою лицом к северу, слева от меня — запад, а дом наш должен находиться ориентировочно к норд-норд-весту. И если я начну забирать чуть влево, то непременно выйду к реке и, если повезет, увижу деревянный мост. И хорошо бы успеть к обеду.
Бью себя кулаком по лбу. Вот же балда! Нужно было сесть в обшарпанный гравитр и лететь на нем — домой! И сейчас я не торчал бы посреди чащобы, как языческий истукан, а сидел бы за столом в своей комнате, попивал бы местное ситро — увы, не идущее ни в какое сравнение с алегрийским альбарикоком, и набирался ума-разума от Глобальной системы фундаментального образования…
Начинаю движение, забирая влево. Нелегкая заносит меня в какой-то мрачный бурелом… очень похоже на брошенную медвежью берлогу, а мама как раз говорила, что в здешних краях изредка встречаются совершенно дикие звери, хотя, кажется, имела в виду все же не медведей, а белок и лис. Я поднимаю голову. В сплетении крон запутался светлый лоскут неба, а прямо надо мной сидит серо-бурый зверек с облезлым длинным хвостом и таращится на меня выпученными бессмысленными глазенками. Того и гляди, скажет: «Что, Северин Иванович Морозов… четырнадцать лет, рост два метра пять сантиметров, вес восемьдесят два килограмма… заблуди-и-ился?!»
Самое подлое, что я давно уже должен бы слышать шум реки, а я все еще ничегонюшки не слышу.
— Что, заплутал?
— А-а!!!
Но это не зверек заговорил со мной. Это очередной незнакомец, уже третий по счету. Хотя все они кажутся мне на одно лицо…
— Пойдем, провожу.
«Я сам», — говорю я. И обнаруживаю, что не могу выдавить ни слова вслух. Челюсти свело.
— Ну, что ты? Испугался? Такой большой…
— Не надо, — шепчу наконец. — Я знаю дорогу.
— Ничего ты не знаешь. Пошли, пошли, а то опоздаешь к обеду.
Он топает впереди, спокойно и уверенно, словно жизнь провел в нашем лесу. Может быть, это местный леший? Вон и белка здесь, если это, разумеется, белка, а белки и зайцы, по сказкам, у леших — первые любимцы, вроде домашней скотины. Как там нужно вести себя в подобных случаях? Надеть правый лапоть на левую ногу, и наоборот… одежду вывернуть и снова надеть… про овцу что-нибудь ляпнуть: говорят, они овец боятся…
— «How sweet is the shepherd's sweet lot, — бормочу я. — From the morn to the evening he strays; he shall follow his sheep all the day…»[3]
— А вот еще, — с охотой откликается мой провожатый. — «Farewell, green fields and happy groves,
