спросил он. «Конечно, — пробормотал я, застигнутый врасплох его порывом. — Теперь ты будешь хвастаться?..» — «Немножко, — пробормотал он невнятно, — а уж она-то всем растрезвонит, какой ты…» — «Ага», — сонно отозвалась Алиска, что дремала на другом моем плече, и я уж было подумал мужественно, чего это на них нашло, и тут почувствовал, что если они скажут еще хоть слово, то прямо здесь и разревусь, что старшему брату, да еще такому мужественному, ну совершенно не к лицу…)
— Ладно, забудем обо мне, — сказал я. — Но Антония… ее родители остались на другой планете!
— Антония тоже не сирота. У нее здесь полно родственников. И если она не питает к ним горячих чувств, это не значит, что они равнодушны к ее судьбе. Мы, взрослые, отвечаем за наших детей. Как только наши дети осознают свою ответственность за нас, значит — они повзрослели.
— Господи! — воскликнул я. — Сколько же можно! До каких же пор все интересное в мире будет происходить без нашего участия?!
— Подожди, — сказал дядя Костя обещающе. — Придет еще твое время. Ты еще проклянешь тот день и час… Ты еще запросишься назад в безмятежное и безответственное детство… Ан поздно будет.
— А вот и не запрошусь, — возразил я упрямо.
12. Сдаем рефераты как можем
Как только я убрал со стола салфетку-«маячок», к нам подошла Антония. Ее непросто было узнать, потому что сегодня она впервые изменила белому цвету и была во всем ярко-оранжевом. Даже панама ее нынче полыхала вовсю, как шляпка мухомора. Дядя Костя немедленно встал — я испугался, что он приветственно воскликнет: «А вот и Антония Стокке-Линдфорс, о которой мы только что говорили!», но все обошлось.
— Совсем забыл, — сказал он смущенно, — у вас же с утра наверняка какие-то занятия…
— Ничего, — успокоил я его. — Одним хвостом больше, одним меньше.
— А, ты у нас тоже хвостист, — промолвил дядя Костя с уважением.
— Что значит «тоже»? — удивился я.
— В твои годы и я не всегда был прилежен…
— Антония, познакомься, — сказал я. — Это Константин Васильевич, мой друг.
Она молчала, внимательно рассматривая дядю Костю. Потом вдруг спросила:
— Вы — Галактический Консул?
— Так меня звали еще три года назад, — кивнул он.
— Вы знаменитый ксенолог, — промолвила она с утвердительной интонацией.
— В определенных кругах.
— Вы здесь из-за меня?
Я открыл рот, чтобы все ей объяснить, но Консул опередил меня:
— Нет, — сказал он спокойно. — Я прилетел повидать этого молодого человека.
— А, — как мне показалось, разочарованно проронила она и отошла, села за соседний столик и отвернулась.
Мы с Консулом переглянулись. Я чуть слышно вздохнул, а он едва заметно усмехнулся.
— Я подумаю над твоими словами, — сказал он. — Насчет этого самого… сонного царства. А ты не теряй головы. И вот еще что… — Дядя Костя смущенно поскреб тяжелый подбородок. — У меня есть к тебе предложение. Как от одного эхайнского гранда к другому…
— «Я весь зажженное внимание», — проворчал я.
— Меня тут пригласили на один любопытный диспут. Я бы отказался, сославшись на занятость, но он будет иметь место неподалеку — в Картахене, да и тема весьма специфическая: «Нужны ли нам эхайны»… Не желаешь ли составить компанию?
— Даже не знаю, — промямлил я.
— Не беспокойся, никто не будет тыкать в тебя костлявым пальцем с криками: «Вот он, держите лазутчика!» Никто не заставит тебя высказываться против воли. Там буду я. Возможно, там будет Ольга Лескина. Надеюсь, она не полезет в драку с метарасистами… Я рассчитываю и на других любопытных гостей. Как мне представляется, это было бы для тебя познавательно. — Он заметил мое колебание, истолковал его по-своему и быстро проговорил: — С учителем Кальдероном я все улажу сам.
— Что ж, — сказал я.
— Тогда завтра утром я за тобой прилечу.
Он протянул мне руку, приветливо кивнул Антонии (та упорно не смотрела в нашу сторону) и удалился быстрым шагом в сторону Пуэрто-Арка.
— Эй, — позвал я тихонько.
Антония с демонстративной неохотой поднялась со своего насеста и подошла ко мне.
— О чем вы говорили? — осведомилась она сердито.
— Дядя Костя — действительно мой друг, — сказал я немного раздосадованно. — Он хорошо знает мою маму. Если тебе это интересно, они вместе росли.
— Знаменитому ксенологу нечего делать на Земле, — возразила она.
— Если тебе это интересно, у него на Земле семья. Его дочь зовут Иветтой. — Я вдруг разозлился. — Не думай, пожалуйста, что все в этом мире вертится вокруг твоей персоны!
— Значит, вы не говорили обо мне? — спросила она, пропуская мой выпад мимо ушей.
— Вот еще, — буркнул я, краснея.
— Жаль, — сказала она. Затем вдруг протянула мне руку царственным жестом. — Так мы идем?
— Куда?! — опешил я.
— Эхайн, — поморщилась она. — Большой глупый рыжий Черный Эхайн… На занятия, балда. Сдавать рефераты про рыбок!
И мы пошли на заклание к учителю Васкесу.
Собственно, я сдавал рефераты уже не впервые и особого трепета не испытывал. Иное дело Антония: ее обычная бледность приобрела зеленоватый оттенок, скрипучий голосок срывался и дрожал, казалось — еще чуть-чуть, и она грохнется в обморок. Учитель Васкес сразу понял, что с ней неладно, и сделал хитрый ход. «Тита, — сказал он медовым голосом, — рыбка моя неоновая, никак не разберу, что здесь написано. Впервые вижу столь удивительный почерк. Не сочти за труд, сядь рядом, будешь мне переводить. Итак, что это за слово? Ага, гм… А это? Ах, по-латыни… вот она, какая нынче латынь… любопытно…» Про меня было забыто. Антония сама не заметила, как успокоилась, и вот она уже недовольно скрипит по поводу учительской непонятливости, вот она уже спорит, вот она уже возражает, вот она уже рисует на доске коронованную рыбу-бабочку в профиль и анфас — особенно если учесть, что у рыбы-бабочки и анфаса-то никакого нет… Учитель Васкес положил изящную ладонь на нашу писанину. «Баста, — сказал он и подвел итоги: — Поверхностно. Делалось в спешке. Севито, конечно, тоже пускал дымовую завесу, как каракатица…» — учитель требовательно наставил на меня длинный палец с ухоженным ногтем, и я с готовностью отрапортовал: «Sepia officinalis!» Учитель одобрительно крякнул и продолжил свою мысль: «… Но делал это по крайней мере с пониманием предмета. Однако же труд был затрачен, и труд немалый. Поэтому я принимаю оба реферата, но настаиваю на подводной экскурсии. Для вас, Тита… ведь вам уже разрешили пользоваться бранквией? Впрочем, Севито, я полагаю, охотно составит компанию. Я вас не задерживаю и препоручаю заботам учителя Санчес…» Мы вышли из кабинета биологии.
— Ну как ты? — спросил я.
— Ужасно, — призналась Антония. — Чуть не умерла. Дался ему мой почерк!
— Да уж, — сказал я и поведал ей про орангутана Ханту из парка Сургабиру.
— Кто такой орангутан? — спросила она рассеянно. — Смотритель парка?
Я объяснил ей про орангутанов в частности и приматов в целом.
— Слушай, — сказала она, — а что такое бранквии?
— Я тебе покажу. Это нестрашно. Ведь ты хотела поглядеть на настоящее морское дно?
