экзамене захотят побеседовать. И вообще, предназначение твое на ближайший семестр я вижу в одном — как бы „Панголинам“ вколотить побольше да от „Ламантинов“ огрести поменьше…»
Оставались, правда, еще Мурена с Барракудой. Уж от них сочувствия можно было получить сколько влезет! Они будут слушать тебя разинув рот и распахнув глазищи. В нужных местах они будут поддакивать и плескать руками. Они будут восклицать: «Да ты что!.. Здорово!.. Да они тебя не ценят!..» — или что-то в этом роде. Посмеются с тобой и всплакнут вместо тебя. А в финале со словами «Ах, какой ты замечательный!..», пихаясь локтями, полезут целоваться.
Антония… интересно, могла ли она меня выслушать хотя бы со слабой тенью внимания и все про меня объяснить мне же? Еще недавно я готов был делить с ней все, что было на душе. Но прошло не так много времени, и вот я уже испытывал тяжелые сомнения. Вспоминая наши бесконечные беседы, я все чаще склонялся к мысли, что она способна была глубоко вникать только в то, что касается ее самой. Все мои невзгоды просто разбились бы о неприступную крепостную стену ее иронии.
Но был еще один человек. Как-то он сказал мне: «В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я».
Тетя Оля Лескина. Дочь нобелевского лауреата и эхайнского шпиона.
16. Шантаж во всех видах
Со дня нашей встречи в Картахене прошло немало времени. Навигатор Лескина могла бы уже быть за сотни парсеков отсюда. Но мне повезло. Она все еще была на Земле. Что ее здесь задержало до моего звонка, одному богу было известно.
— Тетя Оля-я-а… — промурлыкал я.
— Что, милый? — мяукнула она в ответ.
— Ты что сейчас делаешь?
— Чай пью. С плюшками.
— Со вкусными?
— С отвратительными!
— А можно спросить?
— Конечно, мой сладкий.
И я задал заранее заготовленный вопрос.
Тетушка, к ее чести, не упала с кресла (а она действительно сидела в плетеном кресле на просторной веранде, за спиной ее расстилался бескрайний городской пейзаж с тающими в облаках башнями, вдали разноцветные гравитры порхали и резвились на солнышке, неплохо заменяя собою птиц, а еще добрую четверть экрана заслоняли ее загорелые голые коленки). Она даже не выронила плюшку. Лишь с чрезмерной аккуратностью отставила чашку и приблизила лицо к видеалу, словно рассчитывая таким образом прочесть в моих глазах сокровенные мысли.
— Зачем это тебе, малыш? — спросила тетя Оля.
— Н-ну…
— Не смей мычать, когда разговариваешь со мной.
— После той встречи в Картахене… ну, вы помните…
— Еще раз скажешь «ну», и я выключу видеал.
— Мне стало интересно. Я больше хочу знать об эхайнах. Хочу знать язык. Хочу…
— Что это с тобой? — недоверчиво прищурилась она.
— Допустим, это голос крови, — брякнул я.
Тетя Оля расхохоталась.
— Кто это тебя подучил? — отсмеявшись, поинтересовалась она.
— Никто, я сам.
— Верно, стряслось что-то экстраординарное, что в тебе вдруг пробудился… нет, не голос крови, эту мистику мы даже в расчет принимать не станем… нездоровый интерес к темам, о которых ты еще несколько дней назад… в той же Картахене… и не вспоминал?
— Ну, стряслось.
— И ты, разумеется, ничего не расскажешь любимой мамочке, зато все, как на духу, расскажешь любимой тетушке.
— С какой стати?
— А с такой, что иначе фиг дождешься от меня помощи. А если чего и дождешься, так это кляузы упоминавшейся уже мамочке, которая нынче же вечером обрушится на ваш островок, как дракон на средневековый замок, и не скажу, что сотрет его с лица земли, но урон причинит изрядный.
— Что такое «кляуза»?
— Будешь секретничать от меня — узнаешь, и не обрадуешься.
— Вообще-то это шантаж, — сказал я.
— Что такое «шантаж»? — прикинулась тетя Оля.
— Ладно, проехали, — проворчал я и выключил видеал.
Расчет себя оправдал. Через минуту последовал вызов, да такой настойчивый, словно всем чертям вдруг стало тошно.
— Никогда так не делай! — рявкнула тетушка. — Ишь, взял моду… Мне что, прилететь и вздуть тебя?!
Я молчал, демонстрируя полное нежелание идти на компромиссы.
— В конце концов, я могу все выведать у Консула, — обещала тетя Оля.
— Ну-ну, — ухмыльнулся я.
Моя прекрасная великанша выглядела растерянной.
— Ты негодяй, Северин Морозов, — объявила она и сразу сделалась похожа на маму, когда та не знает, как со мной поступить. — Ты беззастенчиво используешь мое непонимание детской психики. Хотя какое уж ты дитё — вполне сложившийся и поднаторелый интриган…
— Ага, — сказал я с удовольствием.
— Но я ничем не могу помочь тебе. Я ничего не знаю об эхайнах. Ты не поверишь, но основную часть своих познаний я почерпнула на том дурацком диспуте. Пойми, Север: мне это неинтересно! В Галактике есть куда более увлекательные места, чем этот несносный Эхайнор.
Я терпеливо ждал, пока она сама сообразит. Ждать пришлось недолго.
— Впрочем… — сказала она без большой охоты. — С недавней поры я обзавелась кое-какими связями в интересующих тебя кругах. Ты меня понимаешь?
— Еще как, — ответил я.
17. Лечу в Ирландию
Мы договорились встретиться через три дня. Я сгоряча предложил было устроить все на Исла Инфантиль дель Эсте, но тетушка резонно заметила, что это не лучшая из моих идей. Она вообще относилась к моей затее критически. Да я и сам уже был не рад собственному рвению. Лишь нежелание прослыть законченным оболтусом удерживало меня от немедленной ретирады. И в самой глубине души я надеялся услышать от нее: мол, извини, малыш, ничего не выйдет, дело оказалось куда более сложным, нежели представлялось вначале, так что… ну, ты сам все понимаешь. И я, посетовав для видимости какое- то время, со спокойной душой обо всем вскорости забыл бы. И вернулся бы к обычной жизни. К жизни болотной тины и пустынного саксаула. Но теперь это вряд ли было возможно. Учитывая тетушкину энергию и, до определенной степени, мое не угасшее вконец нежелание снова становиться саксаулом…
К счастью, мне не оставалось времени на понемногу входящее в привычку самокопание. За эти три дня предстояло: поговорить с учителем Кальдероном о жизни; сдать реферат по морским млекопитающим
