который, в бесконечной доброте своей и мудрости, незлобиво даровал мне бесхитростное чудо…
Но это были пенаты.
Первой вошла Читралекха, по-хозяйски обнюхала сумку, мои ботинки и только потом ткнулась влажным носом в мою ладонь. Даже на расстоянии было видно, как она постарела, погрузнела, а вблизи глаза ее, когда-то полыхавшие синим безумием берсерка, казались тусклыми и усталыми. Она уже вплотную приблизилась к тому пределу, который был ей отмерен, хотя не выглядела смирившейся… Читралекха попыталась запрыгнуть ко мне на колени, и сорвалась. Так и стояла на задних лапах, по обычаю своему глядя куда-то сквозь меня, и выражение ее физиономии было непривычно сконфуженным.
— Пустяки, — сказал я. — Дай помогу тебе, несносная кошара.
И только тогда старик Фенрис оторвал задницу от порога и, улыбаясь от уха до уха, тяжело переваливаясь и мотая слюнявыми брылами, позволил себе приблизиться и умостить увесистую морду на свободном участке моих колен. Я ощущал его мерное дыхание, слышал стук кошачьего сердца, и суровое эхайнское одиночество на время становилось малопонятной, нелепой и ненужной абстракцией.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
БУМЕРАНГ БРОШЕН
1. Земля — Титанум
— Вы летите один?
— На Титануме меня встретят.
Слегка изумленный взгляд.
— Мы имели в виду… вы желаете одноместную каюту или вас устроит стандартное кресло на второй палубе возле окна?
— Конечно, устроит.
Мне вернули маршрутную карточку и утратили к моей персоне всякий интерес.
«Нгаара, у вас не будет сложностей в перемещениях в самом начале пути. Люди давно уже летают на Титанум как на пикник. Это вполне благоустроенный мир, если пренебречь некоторыми особенностями тамошнего климата».
К тому же, как рассказывала мама, я там уже бывал. В глубоком младенчестве.
Я вскинул сумку на плечо и по ярко освещенному тоннелю прошел на рейсовый трансгал «Энергема 86». По пути, стараясь не возбуждать стороннего внимания, снял видеобраслет и обронил в ближайший стык между декоративными панелями с живой рекламой, изображавшей все прелести путешествия лайнерами компании «Энергема Галактика». Сжег, так сказать, мосты… Поднялся по пандусу на вторую палубу. Зачем они спрашивали, устроит ли меня вторая палуба? Она ничем не отличалась от первой, и была даже чуть просторнее. И что бы я делал в каюте один? Сидел и таращился на голые стены? Или они там не голые, а увешаны какими-нибудь приблудами развлекательного свойства?.. Я нашел свое кресло — оно действительно было возле окна; видеал, имитировавший упомянутое окно, демонстрировал круто уходящую вверх стену космопорта «Магеллан», синевато-серую и ничем не примечательную, а также кусочек земного шара в светящемся ореоле атмосферы. Разглядеть очертания материков было положительно невозможно. Наверное, существовали люди, которых от этого зрелища укачивало. Только зачем им, с такой бедой, лететь на Титанум?.. В соседнем кресле устроился мрачный молодой человек, едва ли намного старше меня, надвинул на лицо непроницаемые очки-мовид и тут же уснул.
«Нгаара, если вы отважились пуститься в путь, не позволяйте колебаниям овладеть вашим разумом прежде, чем завершите странствие. Это тот случай, когда не следует думать, а нужно лишь действовать, иначе говоря — двигаться вперед. Только вперед, не отклоняясь. Словно брошенное копье. Копье не думает о цели».
На том спасибо, что он не употребил метафору бумеранга, как в прошлый раз.
Я впервые покидал Землю по своей воле. И уж тем более отправлялся в столь длительный поход. Ничего удивительного, что я дергался. Но, надо отдать должное Гайрону, его формула трех эмоциональных слоев сильно выручала. Где-то там, в самой глубине меня, перепуганный подросток хныкал и просился домой, к мамочке. Пытался задавать резонные вопросы… зачем?.. куда?.. что ты хочешь доказать и кому?.. Но его причитания глохли уже где-то во втором слое и долетали до первого жалкими отголосками. Поэтому я казался безупречно спокойным. По крайней мере, себе самому.
Я закрыл глаза. Вселенная дрогнула. Голос информатора сообщил о входе в экзометрию. Для меня этот термин был пустым звуком, хотя мама в своих редких откровениях поминала его через раз — вошли в экзометрию… вышли из экзометрии… вывернулись в субсвет… «Копье брошено, — думал я. — Или все же бумеранг?» Когда я разлепил веки, в окне, вновь ставшем обычным видеалом, бежала лента новостей. Ранний снегопад на Урале, дороги занесены, все встали на лыжи… Новые достижения биотехнологии в разведении спальных кошек… Европейский агротехнический совет выводит из сельскохозяйственного оборота три тысячи гектаров земли сроком на восемьдесят лет… Торжественный пуск в эксплуатацию энергодобывающей станции в Курило-Камчатском глубоководном желобе был омрачен отсутствием пузырьков в бокалах с шампанским… Визит делегации Сфазианского Экспонаториума в Тауматеку, что в славном городе Рио-де-Жанейро, очевидно, связан, с некоторыми эксклюзивными экспонатами последней — в частности, до сих пор не идентифицированными обломками звездолета, найденными на Хароне… В научных кругах всерьез обсуждается план масштабной исследовательской экспедиции на Мормолику, более известную как Морра, одиннадцатую достоверно установленную планету Солнечной системы, где, как известно, не ступала нога человека вот уже более ста лет, и это сообщение находится в тесной связи с предыдущим… Выступление Озмы на ежегодном фестивале классической музыки обязательно состоится, как бы ни складывалась политическая ситуация на Эхлиамаре… Я покосился на соседа. Тот спал, уронив голову на грудь. Я погасил видеал и тоже пытался задремать, но тут подошла стюардесса и предложила какие-то фирменные транквилизаторы, чем совершенно отбила всякую охоту ко сну. Пришлось вставать и бродить по палубам в поисках развлечений. Почти все пассажиры благоразумно дрыхли, превратив свои кресла в белые непроницаемые коконы. Когда я вернулся, то обнаружил, что закуклился и мой сосед. Наверное, здесь только я был новичком и потому не знал, куда себя деть. Самым разумным с моей стороны было поступить таким же образом: спрятаться в коконе, слопать транквилизатор и вырубиться до самого прибытия. Но перспектива тупо продрыхнуть свое первое межзвездное путешествие казалась мне неправильной, ненатуральной. Я снова просмотрел ленту новостей, пока не онемела задница, снова встал и убрел в пустой бар, где не было никого, кроме печального бармена и парочки свободных от дежурства стюардесс. «Первый полет?» — спросила одна из девушек понимающе. «Это всегда так, — сказала другая. — Не находишь себе места, словно в твоей жизни действительно совершается что-то важное. А потом привыкаешь. В конце концов, это всего лишь перемещение из пункта А в пункт Б. Расстояние роли не играет». Я промолчал. В маршруте, что составлен был Гайроном, этих пунктов предусматривалась еще чертова уйма. Желания поболтать на лице моем написано не было, и стюардессы утратили ко мне интерес. Я спросил у бармена фресамадуру, а он спросил у меня, что это такое. Пришлось довольствоваться каким-то маракуйя-джусом. Бармен полюбопытствовал, не играю ли я в баскетбол. Что такое фенестра, он тоже не знал: В спортзале на третьей палубе не было ни души, а в бассейне не было воды. Я наступил на горло собственной песне, воротился в свое кресло и нажал на сенсор с изображением спящего человечка. Внутри кокона было мягко, уютно и вовсе не так тесно, как представлялось. Напротив лица имелась сенсорная панель, сулившая нехитрые удовольствия, вроде той же ленты новостей, транквилизаторов волнового, перорального либо ингаляционного применения на выбор, или вызова стюардессы с прохладительными напитками. Я стащил с себя одежду и с наслаждением потянулся — пятки уперлись в дальнюю стенку. «Нет в мире совершенства», — подумал я и тут же уснул. Должно быть, в моем организме сработали какие-то собственные предохранители от нервных перегрузок. Никакие там «Зеленые лучи» или «Солнца в тумане»
