Проходим в оружейный зал. Ножи, стрелы, луки — древнее оружие. Каждая вещь могла бы поведать о многом.
Энрике Бранжиш объясняет:
— Предки наши легко владели всем этим примитивным, по сегодняшним понятиям, оружием. На охоте им помогал язык жестов. Если кто-то из охотников, посланных вперед группы, обнаруживал в джунглях дикого зверя, то бесшумно идущие позади сразу же узнавали, какого зверя обнаружил тот, посланный вперед. Например, впереди идущий показывал один большой палец — это означало, что он наткнулся на льва. Тигр — два пальца; макака — мизинец; питон, дикобраз, кобра, леопард — у каждого зверя есть свое обозначение. Язык жестов был незаменим на охоте.
Оружейный зал здесь, правда, невелик. Главные экспонаты хранятся в другом месте — в музее вооруженных сил страны.
Как бы ни были заняты руководители партии и правительства, они находили время принять нас.
Сразу же после пресс-конференции в Союзе писателей Луандино Виейра позвонил секретарю ЦК МПЛА — партии труда Роберту ди Алмейдо.
— Не найдется ли у вас минут пяти для писателей из Советского Союза? — спросил он по телефону.
— Найдется и больше, — ответил ему секретарь по идеологии, образованию и культуре.
И вот мы в здании ЦК. Нас проводят в скромный кабинет. Роберту ди Алмейдо молодой еще человек. Он тоже писатель, поэт. Мы присаживаемся около низкого столика. Секретарь говорит:
— Я был в Советском Союзе на 7-ой конференции писателей стран Азии и Африки, в Ташкенте. Это было как раз в тот период, когда Рейган усиленно навязывал Европе свои ракеты. И конференция, в которой мне посчастливилось участвовать, была едина в своем мнении — мы гневно осудили бесчеловечную политику бряцающего оружием президента...
Роберту ди Алмейдо — писатель. Книги его читает народ. И вообще, заметил я, что в Анголе на многих и многих руководящих постах находятся писатели. Дело в том, что в недавние колониальные времена передовой отряд прогрессивных литераторов — все вместе и белые и черные — вел активную борьбу за свободу Родины. Когда победила революция, первый президент страны Агостиньо Нето, сам замечательный поэт, попросил своих соратников по борьбе помочь в трудные дни.
— Родине нужны, как никогда, грамотные и умные люди, душой болеющие за судьбы родного народа. А где нам взять их? Нет у нас, кроме литераторов, грамотных людей. Вот когда поставим на ноги разоренное войной хозяйство, будет вам предоставлено право профессиональной писательской работы, — сказал своим соратникам Нето. — Пока же такого права нет. Родина и наша общая борьба требуют ваших сил, опыта, знаний...
Вот почему еще с тех времен на руководящих постах в партии, учреждениях, госсекретариатах, в центре и в провинциях работают писатели. Это не традиция — это требование времени. Писатель в трудные дни должен быть вместе с народом.
Каждый раз, бывая в других странах, я постоянно искал встреч со своими земляками, специалистами из родной Башкирии. Искал их на Кубе, во Вьетнаме, Конго...
Какая это незабываемая радость — встретить вдали от родного дома земляка! И не просто киевлянина или москвича, новосибирского инженера или узбекского хлопкороба, нет, — своего башкирского парня.
Тем вечером мы выступали в советском посольстве перед специалистами и работниками наших представительств в Анголе. После встречи, после всех аплодисментов и теплых слов я увидел, как к сцене, оторвавшись от толпы, шел человек, показалось даже, со знакомыми чертами лица. Он улыбался, светло и мило смотрел на меня, и я тут же догадался — это земляк, из Башкирии.
Заки Гиззатов — инженер-механик. Работает здесь уже два года на строительстве комплекса мавзолея первому президенту Анголы Агостиньо Нето. Родом Заки Гиззатов из Аскинского района. После службы в рядах Советской Армии поступил учиться в университет имени Патриса Лумумбы. Закончил его. И вот теперь работает здесь, в Луанде.
Весь вечер мы просидели у него в комнате. Пили ангольский кофе и жарили на сковородке какие-то экзотические овощи с неизвестными мне названиями.
И так изумительно хорошо, когда где-то далеко-далеко от родины на африканском берегу сидят два земляка и ведут тихий разговор об урожае в Аскинском районе, об уфимских музеях, о Мустае Кариме и Зайнаб Биишевой.
Заки дал мне телефон своей жены Фариды Ахатовны.
— Она Бирский пединститут закончила. Позвоните ей, привет передайте! — сказал, прощаясь со мной, земляк.
Незаметно и быстро пролетело время. Закончился наш дружественный визит в Анголу. Рано утром машины увозят нас в аэропорт.
Самолет отрывается от взлетной полосы, набирая скорость, поднимается над равниной в утреннее небо. Я поглядел в иллюминатор и опять заметил: по цвету земля здесь красная, такая же, как четыре года назад, когда я впервые побывал здесь.
— Почему же она красная? Глина, что ли, сплошная? — подумал тогда я.
Сегодня удивления не было. «Здесь и трава рождается красной!» — вспомнилась мне строка из стихотворения ангольского поэта.
Да, здесь даже трава рождается красной!
Ангола... Луанда... Кабинда... Названия женского рода...
Я увожу с собою на Родину статуэтку из железного дерева. Черная женщина поднимается с колен. Поднимается к новой жизни, к радости и свету, которых никогда не было до последних времен над этой землей.
Гляжу на изображение и думаю: крепко, однако, железное дерево, неподвластно оно времени и суровым ветрам действительности!
Не так ли и ты, Ангола, обретя свободу, поднимаешься сейчас на ноги. Гордая, непреклонная, непобедимая!
ЦВЕТЕТ ЛОТОС
В феврале на север Вьетнама приходит благодатная весна. Светит яркое солнце. Веет теплый ветерок. Вспыхивает нежным цветом персиковое деревце, созвездия цветочков его в это время можно увидеть в доме каждого вьетнамца. Они здесь, как у нас новогодние елки, и игрушек на них вывешивать не надо. Цвет дерева и без того нежен и прекрасен.
По древней традиции Новый год во Вьетнаме встречается по лунному календарю. Когда я прибыл впервые на эту землю, праздник Тет, так называют здесь новогодние празднества, выпал на начало февраля.
Поблескивали за окнами автобуса водяными блюдечками квадраты рисовых полей. Медлительные буйволы тянули плуги, переворачивая мокрую землю, готовя ее к посадкам рисовой рассады.
У каждой земли есть свои приметы. Во Вьетнаме они особые. Первое, что бросается в глаза, когда сойдешь с трапа самолета в ханойском аэропорту — это двухэтажное здание, вконец разрушенное бомбардировками. До такой степени оно разбито, что даже восстанавливать его не стали, просто построили новое.
Второе, что сразу же выхватил мой взор — повсюду около мостов, вдоль мало-мальски значительных дорог зияют черными амбразурами давнишние, еще со времен французов оставшиеся доты. Они обомшели, пробилась через бетон трава. И какой парадокс! Многие из них превращены сегодня за неимением других, более подходящих помещений, в настоящие свинарники и курятники.
Петухи горланят на весь Вьетнам со стальных шапок вчерашних огневых точек, откуда совсем недавно летел убийственный свинец.
