Когда Хани слушала, у нее ни разу не возникло сомнений в том, что Эрик говорит правду. Она вспоминала о тех спектаклях, которые он разыгрывал перед ней: грубые слова, налет враждебности. Все это было игрой. Лишь доброта клоуна действительно отражала его подлинную сущность.
Хани услышала и то, о чем Эрик не говорил вслух, она буквально физически ощутила, какую страшную ответственность взвалил он на себя за все зло в мире. И она наконец поняла его жизненную установку. Эрик считал, что должен посвятить себя борьбе с этим злом.
Она не знала, как облегчить ему эту ношу, но знала, как помочь в другом.
– Ты принесешь своим дочерям еще большие страдания, если не будешь сражаться за них, – тихо начала она. – Ужасно потерять родителей в таком возрасте. Это изменяет человека навсегда. Смерть матери наложила отпечаток на все, что бы я ни делала, – даже на то, как я влюбилась. После ее смерти я всю жизнь пыталась создать себе семью. Прежде чем стать мне мужем, Дэш должен был стать мне отцом. Ты ведь не желаешь им такой судьбы, Эрик. Ты ведь не хочешь, чтобы, повзрослев, они в каждом встречном мужчине искали тебя.
На печальном лице Эрика появилось такое безысходное отчаяние, что Хани захотелось хоть чем-то утешить его, но она боялась прикоснуться к Эрику. Боялась, что он может неверно истолковать ее жест. Хотя она и позволила ему раньше плотскую близость, сейчас даже простое прикосновение к колену было бы слишком откровенным.
– Я ничего не могу поделать, – произнес Эрик. – Если я попытаюсь вернуть девочек, Лили уйдет с ними в подполье. И тогда у них не будет никого.
Хани стало не по себе. Она и не подозревала, что женщина может быть настолько мстительна. Почему Лили так ненавидит Эрика? Она впервые по-настоящему осознала всю безысходность ловушки, в которой он оказался.
– Мне очень жаль, – сказала Хани. Эрик поднялся, отвергая ее жалость:
– Давай спускаться. Держись рядом со мной.
Спускаться было легче, чем подыматься. Но несмотря на это, Эрик все время оставался рядом с Хани, поддерживая ее за плечо всякий раз, когда ему казалось, что она может потерять равновесие. Когда они спустились на землю, солнце скрылось за горизонтом и почти совсем стемнело.
Какое-то время они стояли молча. Лицо Эрика скрывала густая тень. Ни сброшенные теперь маски, ни перевоплощения не могли скрыть от Хани доброту, которая, словно золотой стержень, составляла его суть, его основу.
– Не могу представить, что будут чувствовать твои дочери, потеряв тебя.
К изумлению Хани, Эрик протянул руку и стал гладить ее волосы. Сначала он молчал, перебирая пальцами пряди, а когда заговорил, голос его зазвучал хрипло и смущенно:
– А что ты почувствуешь, когда потеряешь меня?
Хани вновь охватила волна смятения. Он не должен до нее дотрагиваться. Во всяком случае, так, как сейчас. Ему нельзя до нее дотрагиваться.
– Не понимаю, что ты хочешь сказать.
– Все ты понимаешь. Завтра, когда я уеду. Это для тебя будет иметь хоть какое-нибудь значение?
– Конечно, это мне небезразлично. – Хани отстранилась от него и отошла к куче строительного мусора.
– Одной парой рук меньше на строительстве твоих горок?
– Я вовсе не это имела в виду.
– Тогда что?
– Я… – Хани повернулась к Эрику. – Не спрашивай, Эрик!
– Возвращайся со мной, Хани, – произнес он спокойно. – Бросай свои горки и возвращайся со мной в Лос-Анджелес. Сейчас. Не через три месяца, когда все будет кончено.
– Не могу.
– Но почему?
– Я должна закончить строительство.
Вся его нежность исчезла, губы скривились в безжалостней ухмылке.
– Как я мог забыть? Ты же должна закончить этот свой великий монумент Дэшу Кугану! Как я осмелился покушаться на это?
– Это не монумент! Я просто пытаюсь…
– Найти Бога? Думаю, Бог и Дэш изрядно перепутались у тебя в голове. На этих горках ты ищешь именно Дэша!
– Я люблю его! – закричала Хани.
– Он умер, и ни одни самые крутые американские горки в мире не в состоянии вернуть его!
– Для меня он не умер! И никогда не умрет! Я всегда буду любить его!
Хани показалось, что Эрик вздрогнул, хотя в густых сумерках можно было и ошибиться. Но в голосе его действительно прозвучала горечь:
– Но тело-то у тебя не настолько преданное, как сердце, не так ли?
– Это был просто секс! – закричала Хани, обращаясь прежде всего к себе, а не к нему. – Дэш не придавал сексу значения. Он понимал, что такое секс.
