жизни, по которой ты так соскучилась! О, ты наверняка с блеском пройдешь прослушивание, — продолжил он насмешливо. — За последние недели ты неплохо попрактиковалась в сценическом мастерстве! Я аплодирую, твоя игра так захватила меня, что я даже не сообразил, что это всего лишь представление!
— Это неправда, — проговорила Дороти сквозь слезы. — И ты это знаешь.
— Вот как? — Лицо Гатри сделалось предельно жестким. — А как насчет Биндабурры? Она тебе тоже уже приелась?
— Можешь получить ее, раз она столько для тебя значит! Мне уже все равно. Я уже дала согласие продать мою долю, и очень сожалею, что тебе пришлось разыгрывать свою любовь ко мне дольше, чем нужно!
— Понятно, — сказал Гатри. — Значит, ты собираешься ехать домой?
— Да, — всхлипнула Дороти, пытаясь забыть о том, чего она действительно хотела.
Он завел мотор и перевел рычаг переключения скорости.
— В таком случае, похоже, говорить больше не о чем. Предлагаю тебе по приезде домой обратиться как можно скорее к нотариусу по поводу продажи. Да, и еще я на твоем месте потребовал бы провести независимую оценку собственности. Человек, который запугивал старика, разумеется, не остановится перед тем, чтобы обмануть молоденькую девушку, не так ли?
Дороти не могла поверить, что Гатри даже не собирался уговаривать ее остаться. Похоже, Шейла была права: Гатри получил что хотел — Биндабурру, и теперь ему не терпелось избавиться от Дороти.
10
— Если ты уедешь завтра в Сидней, тебе пора ложиться спать, — произнес Гатри, держа перед ней дверь с подчеркнутой вежливостью. — Нам бы не хотелось прийти на прослушивание невыспавшимися, не правда ли?
При его словах Дороти снова почувствовала, как слезы наполняют ее глаза.
— А как насчет завтрака?
— Сами приготовим, — равнодушно ответил он. — Я уверен, мы и без тебя прекрасно справимся. В конце концов нам не привыкать. Когда ты проснешься, нас уже не будет.
— Ты хочешь сказать, что я больше не увижу тебя? — Эти слова вырвались из груди Дороти, когда Гатри уже открывал дверь своей спальни.
— А разве ты не этого добивалась? — спросил он и захлопнул за собой дверь, навсегда отрезав ей путь в свою жизнь.
Дороти стояла неподвижно в коридоре. Ей было страшно поверить, что она видела Гатри последний раз в жизни. Ей хотелось забарабанить в эту дверь, броситься в его объятия и дать убедить себя, что все это просто ужасная ошибка. Она хотела заснуть возле него и, проснувшись, обнаружить, что это был лишь кошмарный сон.
Но вместо этого ей придется сесть в машину и покинуть Биндабурру навсегда.
Когда Дороти проснулась на следующее утро, в доме никого не было, кухня показалась ей пустынной и холодной. Двигаясь как во сне, она убрала со стола остатки завтрака, перемыла всю посуду и оставила в холодильнике ленч. Когда делать было больше нечего, она провела рукой по старой плите и оглянулась в последний раз.
Затем она медленно прошла в свою комнату и собрала чемоданы, тщательно проверив, чтобы в ванной не осталось ничего из ее многочисленных косметических принадлежностей, забрала все свои вещи, живописно раскинутые по комнате Гатри. Когда он вернется, ничто больше не будет напоминать о ней.
Дороти вынесла чемоданы на веранду. На улице стоял теплый солнечный денек. Еле заметный ветерок вызывал легкую рябь на поверхности воды, и солнечные зайчики весело играли на ней. Между эвкалиптами белыми стрелами проносились попугайчики-корелла.
Ничто в Биндабурре не изменится с ее отъездом, подумала Дороти. Попугайчики, как и раньше, будут наполнять воздух своими криками, деревья по-прежнему будут склоняться у воды, любуясь собственным отражением.
Только ее здесь больше не будет. Никогда больше она не будет сидеть здесь рядом с Гатри, наслаждаясь закатом, никогда больше не услышит, как австралийские грачи жалуются друг на друга, никогда не сможет прогуляться вечерком до протоки, вдыхая терпкий аромат сухих эвкалиптовых листьев, похрустывающих под ногами. Она никогда не сможет припасть к губам Гатри, прикоснуться к его сильному бронзовому от загара телу, почувствовать, как его руки нежно касаются ее тела, никогда не увидит, как он улыбается, глядя ей в лицо. Никогда больше!
Слезы бежали по щекам Дороти, когда она в последний раз спустилась по ступенькам веранды, чтобы погрузить вещи в багажник. Затем она села в машину, выехала со двора, миновала загон для скота и, не оборачиваясь, поехала по пыльному проселку.
Дороги уже давно подсохли, ехать было легко, тем не менее, чтобы добраться до Сиднея, Дороти потребовалось два дня. Она остановилась на ночь в мотеле «Порт-Аугуста». Когда она проснулась утром и поняла, что она не в Биндабурре, ее охватило щемящее чувство тоски.
В Сиднее Дороти купила билет до Сингапура и через несколько дней была дома.
Люси, ее подруга, с которой она делила квартиру, была очень рада ее возвращению. Она изумленно вскрикнула, когда утром вышла на кухню и обнаружила там Дороти за чашкой кофе.
— Мы уже начали думать, что ты никогда не вернешься, — сказала она, примостившись на соседней табуретке, когда первые восклицания и приветствия остались позади. — Неужели все это время ты проторчала в такой глуши?
— Да, — меланхолично ответила Дороти, помешивая кофе.
— Должно быть, тебе было не так уж весело. — Люси состроила рожицу. — Ну как там в Австралии?
Как там в Австралии? Дороти опустила глаза, чувствуя, что ей никогда не удастся объяснить это. Разве могла Люси понять, как хорошо сидеть на берегу тихой протоки или на вершине огненно-красной дюны? Как могла описать Дороти этот свет, такой яркий, что невольно зажмуриваешь глаза, или Звезды, такие близкие, что, кажется, можно рукой достать?
— Там красиво, — только и сказала она, разочарованная немногословием подруги.
Люси вскоре убежала на репетицию.
— Кстати, — вспомнила она на ходу. — Всю твою почту я сложила у тебя в комнате. Сразу после твоего отъезда пришло письмо из нотариальной конторы, но я подумала, что лучше мне не трогать ничего до твоего возвращения.
Дороти присела на краешек кровати и принялась без интереса просматривать корреспонденцию — кое-какие весточки от друзей, выражающих сочувствие по поводу Ральфа и провалившейся постановки, несколько приглашений, различные послания из банка и счета по кредитной карточке, которые она даже не стала открывать, и в самом конце письмо из Сиднея, от нотариуса.
Когда она развернула конверт, из него неожиданно выпал другой, поменьше. Дороти удивленно осмотрела его, затем прочитала пространные извинения нотариуса за то, что они не смогли послать ей вложенное в конверт письмо от ее двоюродного дяди с предыдущим, в котором сообщали ей о наследстве. Дороти отложила письмо нотариуса в сторону и разорвала маленький конверт, затем дрожащими руками разгладила на коленях письмо от дяди Стива, написанное его неуклюжим почерком.
«Дорогая племянница!
Я о многом сожалею в своей жизни, но больше всего о том, что не сумел побороть гордость и не отправился в Англию раньше. Мысль о том, что у меня есть любящая и тепло принявшая меня семья, постоянно согревает мне душу, а твои письма значат для меня в трудную минуту больше, чем я могу выразить словами. Я оставляю тебе в наследство Биндабурру в знак моей любви и благодарности.
Однако это имение не принадлежит мне целиком. Несколько лет назад я встал перед выбором —
