— Господи Боже, неужели и ты напялил джинсы? Дай сначала немного кофе!
— Они сделаны на заказ, — заметил он, когда Шугар Бет сняла с полки одну из чашек Таллулы веджвудского фарфора и налила себе кофе. — Французские. Обошлись мне в триста долларов, но, думаю, они того стоят.
Присмотревшись, как синяя джинса облегает его бедра под этикеткой «Гэп», Шугар Бет согласно кивнула.
— Эти лягушатники, похоже, кое-чему научились, — сухо признала она.
— Прошлой ночью я слышал твоих обожателей.
— Кабби и мальчиков?
— Видимо, праздновали окончание школы идиотов, не иначе. Одно яйцо или два?
Не дожидаясь ответа, он разбил на сковороду два яйца.
— Скажи, что где-то спрятана коробка «Криспи кримз»[10].
— Радуйся, что тост не из пшеничного хлеба.
Он оценивающе оглядел атласный халат и ковбойские сапожки.
— Мило.
— Ты единственный человек в Паррише, имеющий наглость употреблять подобные определения. Где моя собака?
— Во дворе. По-моему, он не из тех, кто склонен к побегу.
— Для этого он слишком упрям. Предпочитает доводить меня.
Она отнесла кофе к кухонному столу и села.
— Носом чую бекон, а вот глазами не вижу.
— Сейчас поджарю.
Он удивительно ловко переложил яйца на тарелку, добавил уже намазанный маслом тост и поставил все это перед ней.
— А с чего это ты вдруг пристрастился к бекону? Твои артерии, должно быть, взбесились.
— Минута слабости.
— Кому, как не мне, знать, как это бывает.
Тост оказался холодным, но Колин не пожалел масла, так что она не жаловалась. И яичница была совсем неплоха. На сковороде весело зашипел бекон. Шугар Бет промямлила, набив рот:
— Надеюсь, никто не узнает, что ты предложил врагу помощь и утешение.
— Ничего, выживу.
— Готовишь мне завтрак, чтобы успокоить разгулявшуюся совесть, или подлизываешься, стараясь поскорее добраться до сластей?
— Под сластями, насколько я понимаю, ты подразумеваешь все те прелести, которые в настоящее время скрыты черным атласом?
— Совершенно верно. Только их.
— Возможно.
— Возможно — что? Совесть или сласти?
— Я должен выбрать?
— Не важно.
Она доела первое яйцо.
— Расскажи о своей жене.
— Не хочу.
— Нет истории — нет сластей.
Он не полез в драку, и она тоже не собиралась этого делать.
— Как она умерла?
Он ткнул вилкой в бекон.
— Если тебе так уж нужно знать, она врезалась в опору моста. Достаточно трагично при любых обстоятельствах, но она сделала это намеренно.
— Ой!
— Именно.
За этим бесстрастным выражением лица скрывался целый мир боли.
— Сознаюсь, угрызения совести тебе знакомы куда больше, чем мне. Забавно, как иногда мы неверно судим о людях.
— У меня нет причин терзаться сознанием собственной вины. Я делал все возможное, чтобы помочь ей.
Но Шугар Бет слишком много знала о взаимных обвинениях, чтобы поверить в его полную невиновность, и поэтому молча подняла брови. Колин отвел глаза.
— Ладно, она была беременна, и это на время выбило меня из колеи. Но холодный разум восторжествовал, и я многое узнал о себе.
— А именно?
— Брак не для меня. Некоторым людям удается жить семейной жизнью, но я не из таких.
— И с тех пор ни разу не поддался соблазну?
— Тебе, конечно, трудно такое представить, но ни разу. Я наконец организовал свою жизнь именно так, как считаю нужным. И никогда еще не был счастливее. Но довольно о моем утомительном прошлом.
Он палил себе кофе и повернулся к ней.
— А теперь твоя очередь. Скажи, была ли какая-то причина, кроме самых очевидных, заставившая тебя выйти за человека на сорок лет старше?
— Ты все равно не поверишь.
— Я уже немного научился продираться сквозь нагромождения твоей лжи, поэтому позволь попытаться.
Она отломила кусочек тоста, но тут же отложила.
— Я любила его.
— Почему бы нет! С такими миллионами!
— Обычно так и бывает, но я не знала, насколько он богат, до того, как поддалась его чарам.
— Ему было семьдесят. Какие уж тут чары?
— А вот такие. Он был красивым сукиным сыном, выглядел на пятнадцать лет моложе, этакая техасская версия Энтони Хопкинса, только без его ужасной штуки на зубах.
Горло стиснуло судорогой.
— Самый обаятельный человек, которого я когда-либо знала. Истинное безграничное обаяние, рожденное добротой. Можешь не верить, но он был любовью всей моей жизни.
— Трогательно.
Несмотря на едкий тон, улыбка вышла сочувственной. Она по достоинству оценила сочетание. Он снял со сковородки бекон.
— Ты вроде упоминала, что он долго болел.
— Два года. Последние шесть месяцев лежал в коме.
— И умер четыре месяца назад?
Шугар Бет кивнула, но тут же, стряхнув грусть, усмехнулась:
— Ну вот, чудесная парочка. Скорбящая вдова и одинокий вдовец, продлевающие свои исполненные тихого отчаяния жизни посредством хорошо задуманного, но плохо состряпанного завтрака. Достаточно, чтобы заставить «Холмарк»[11] рыдать. Кстати, на следующей неделе я постараюсь приготовить что-нибудь повкуснее. На меня нашло вдохновение.
Он поспешно поставил тарелку с беконом. Взгляд из циничного стал серьезным.
— Для нас следующей недели не будет, Шугар Бет.
Шугар Бет вскочила как ужаленная:
— О нет, ничего не выйдет! Я еще не нашла картину, и не тебе меня увольнять! Мне нужны деньги, пусть и такие жалкие.
Он воззрился на нее с прежней надменностью.
— Эта работа унизительна. Сама знаешь, я хотел уничтожить тебя.
