— Хотел поразмышлять в одиночестве.
— Немедленно перестань.
Он скрестил ноги, потревожив мирно спящего Гордона.
— Брось, ты, должно быть, давно привыкла находить на своем пороге разгневанных мужчин. Помнишь, у нас было назначено свидание?
— Это ты его назначал. Меня не спрашивали.
— Насколько припоминаю, я оставил тебе записку, а потом был еще телефонный разговор.
— Односторонний, прошу заметить.
— Я не собираюсь встречаться с тобой тайком. — Он со стуком поставил стакан и поднялся. — Именно в этом все дело, верно?
— Тебе придется жить в этом городе, приятель. Не мне.
Он шагнул ближе и угрожающе навис над ней.
— Таким странным образом ты, значит, стараешься меня защитить.
— Как бы добрые граждане Парриша ни пресмыкались перед твоей известностью, все же ты остаешься чужаком, и красный ковер может быть в любую минуту выдернут у тебя из-под ног.
— Это моя забота. И я ничего подобного не допущу. Ясно, Шугар Бет?
— Ты сейчас ужасно похож на одного из своих викторианских предков!
— Я не нуждаюсь ни в чьей защите, — бросил он, медленно зловеще надвигаясь на нее. — Особенно в защите женщины, чьи жизненные планы начинаются и заканчиваются продажей картины, которую она не в силах найти.
— Ах, до чего же мы сегодня полны сочувствия!
— Веришь или нет, но ты вполне способна вести нормальную жизнь без мехов и бриллиантов.
— Спасибо за совет, мистер Гуччи, — бросила она, отодвигаясь. Он положил руку на спинку второго кресла.
— Я наслаждаюсь роскошью, которую дают мне деньги, но вполне могу обойтись без них и, уж конечно, ни за что не продал бы ради всего этого свою душу.
— Снова доказываешь, что ты лучше меня.
— Шугар Бет… — тихо прорычал он, и она поняла, что сейчас не время обмениваться уколами.
— Я не полная идиотка. И никогда не намеревалась жить на деньги от продажи картины. Собираюсь вернуться в Хьюстон и получить лицензию агента по продаже недвижимости.
Идея была прекрасной, ничего не скажешь, и она так и считала, но все же почему-то с трудом изобразила энтузиазм в голосе.
— Там у меня много знакомых, и я действительно хочу продавать недвижимость. Но поверь, это трудно делать без приличной машины и впечатляющего гардероба.
— Ты? Продавать недвижимость?
— А что тут плохого?
— Абсолютно ничего. Весьма респектабельное занятие. Просто я как-то не вижу тебя в этой роли.
— Не волнуйся, я большой специалист по продажам. Все будет о'кей.
— Пока какой-то несчастный клиент не умудрится обозлить тебя.
— Я могу быть тактичной.
Он скрестил руки на груди:
— Ну да, ты воплощенная тактичность.
— Спасибо за поддержку.
— Я просто подчеркиваю то, что ты, похоже, твердо решила игнорировать. По-моему, мы уже говорили о трудностях, возникающих при твоем соприкосновении с реальностью. Взять хотя бы твою идиотскую идею насчет книжного магазина.
— Я больше не желаю говорить на эту тему.
— В таком случае вернемся к твоему плану продажи мини-особняков.
Он снова накалялся, и ей стало немного не по себе.
— Тебе необходим реальный способ заработать деньги, а не какой-то заоблачный мираж, основанный на продаже картины, которая, возможно, давно уже уничтожена.
— Знаю! Пойду учиться на автомеханика!
— Ну все, с меня хватит! — И не успела она оглянуться, даже не поведя своим аристократическим носом, как он прижал ее к стене, схватил в объятия и прорычал: — Помоги мне Боже, никогда еще я пальцем не тронул женщину, но мы либо займемся любовью, либо я тебя побью.
Это наконец заставило ее улыбнуться.
— Выбираю первую дверь.
Он пробормотал грязное ругательство и раздавил ее губы своими, одновременно сунул руки под короткую джинсовую юбку… и она пальцем не пошевелила, чтобы его остановить.
Еще секунда — и ее колготки и трусики полетели на пол. Он стиснул ее бедра и поднял на себя. Фарфоровая ваза рухнула на пол у самой головы Гордона, отчего несчастный пес вихрем метнулся на кухню. Она обхватила ногами талию Колина. Он принялся возиться с застежкой брюк. Рывком вонзился в нее.
Она была готова принять его.
Он вонзился глубоко, застонал и попытался выйти.
— Кондом…
Она сжала его, не собираясь отпускать.
— Все предусмотрено.
— Слава Богу.
Он еще крепче притиснул ее к стене, впиваясь пальцами в попку. Она завладела его губами и отдалась жаркому влажному трению… звукам и запахам… его ярости… его нежности.
Она, кажется, влюбляется в него.
Подспудное понимание этого преследовало ее не один день, но она отказывалась признаться себе, да и не могла, особенно сейчас, когда стрельчатые ресницы лежали густыми темными полумесяцами на его щеках. Когда ей было так хорошо. Когда он наполнял ее собой.
Она ахнула. Вобрала в рот его нижнюю губу. Он застонал, проник еще глубже, и она отдалась на волю вихря.
Когда все было кончено, она позволила ему увлечь ее наверх, где они наконец разделись и снова занялись любовью, на этот раз куда медленнее и с нежностью, которая почти раздавила ее. Она проигрывала битву, безуспешно пытаясь сохранить разделявшие их барьеры.
Насытившись, они пошли в ванную вместе. Она заколола волосы на макушке. Он сел позади нее, обхватив согнутыми коленями и облокотившись локтями на бортики.
— Что ты имела в виду насчет кондома? — спросил он, лаская намыленными руками ее груди. — Когда сказала, что все предусмотрено?
Розовое сияние старых красных рождественских свечей Таллулы делало древнюю ванную похожей на некую фантастическую пещеру вне времени и пространства. Ах, если бы только это было правдой…
Она не хотела отвечать, но и лгать тоже не стоило. В конце концов, он имеет право знать.
— В двадцать два года у меня была внематочная беременность. А потом и еще кое-какие проблемы. Надеюсь, ты будешь рад услышать, что я неспособна стать мамочкой.
Колин прижался губами к ее шее.
— Никак не можешь угомониться, верно?
Он ударил в больное место, и она не смогла найти ответа. И продолжал гладить ее груди, чтобы дать ей время прийти в себя. Наконец он заправил мокрый локон ей за ухо.
— Как давно ты одна?
Она нарисовала спираль на его намыленном колене.
— Эммет заболел два с половиной года назад.
— То есть у тебя не было секса почти три года.
— По крайней мере с другим человеком.
Он фыркнул. Одна из свечей затрещала. Он передвинул ногу в более удобное, как ему казалось,
