под часовней, где и обнаружили останки отца Игнасио, покоившиеся в гробу.
Элинор испуганно вскрикнула при виде ухмыляющегося черепа облаченного в черный капюшон священника. Истлевшие кисти рук были сложены на груди, кости ног покоились на Библии. Недовольный ее непочтительным поведением, староста неодобрительно покачал головой.
Джордан дернул Элинор за руку, и они опустились на колени, склонив головы в молитве перед местом последнего упокоения отца Игнасио. Явно ублаготворенный, старик улыбнулся и жестом пригласил их следовать за ним наверх.
В Авиле не было ни слуг, ни припасов. Жители деревни рады были услужить новому хозяину, но не понимали ни слова из того, что он говорил. К счастью, племянник старосты, Пако, немного знал французский и латынь. Черноглазый парнишка был лучшим учеником отца Игнасио и теперь раздувался от гордости, удостоившись столь важной миссии.
На ужин им подали еду, состоявшую из тушенных с чесноком овощей, черного крестьянского хлеба, целой горы спелого винограда и глиняного кувшина с крепким сладким вином.
Сидя за столом, застеленным вышитой тканью, которая подозрительно смахивала на алтарный покров, Джордан мрачно взглянул на Элинор:
— Добро пожаловать в Авилу, леди Элинор. Она улыбнулась, едва сдерживая слезы:
— Не совсем то, что ты ожидал, да?
— Совсем не то. Но, как говорится, на безрыбье и рак рыба. Кстати, у них здесь целый арсенал в подвалах. Старый священник, видимо, научил своих подопечных обороняться. Эти края постоянно подвергаются набегам мавров.
— Кажется, здесь небезопасно.
— Ты предпочла бы остаться в Гранаде? — ядовито поинтересовался Джордан и, отшвырнув стул, поднялся из-за стола.
Опять эта ревность!
— Если бы я хотела остаться в Гранаде, то, увидев тебя, позвала бы стражу, — напомнила она ему, отпив из чаши вина.
— И что тебе помешало?
— Не хотела, чтобы тебя убили.
Стоя у окна, Джордан размышлял над ее словами, пытаясь вникнуть в их смысл. Перед ним расстилался безжизненный пейзаж. Трудно было поверить, что в двух шагах протекает река. Казалось, само провидение приговорило эту каменистую почву к бесплодию.
Свою одежду они отдали в стирку и облачились в тряпье, либо позаимствованное у крестьян, либо найденное в сундуке, стоявшем в спальне, единственном помещении, где не протекала крыша. В штанах, простой коричневой рубахе и выцветшей черной тунике Джордан мало походил на хозяина поместья.
Застыв, словно каменное изваяние, Элинор машинально жевала, не ощущая вкуса. Одетая в крестьянское платье, с черной шалью на плечах, она заплела косы и уложила их в тяжелый узел на затылке. Золотистый цвет ее волос так поразил местных женщин, что они благоговели перед ней, словно перед святой.
— Элинор, я больше не могу… Я должен знать. Ты любила Диаса?
Она смотрела на свои руки, не зная, что ответить. Солгать, чтобы не причинить ему боль, или сказать правду? Да и в чем она состоит, эта правда? В том, что она никогда не питала к Родриго тех чувств, которые испытывает к нему? Что вначале ей требовалось дурманящее вино, чтобы наслаждаться любовью Эль Моро? Нет, она не скажет этого Джордану…
— Ну? Неужели это такой сложный вопрос?
Элинор медленно поднялась и подошла к нему. За время путешествия Джордан сильно загорел и осунулся. В крестьянской одежде он казался еще более чужим, чем Эль Моро в его халате и тюрбане.
— Что бы я ни ответила, ты будешь недоволен.
— А ты попробуй.
— Я никогда не любила ни одного мужчину так, как тебя.
— Проклятие, Элинор, я хочу знать, любила ли ты Диаса!
— Нет, — прошептала Элинор, прикусив губу. Она не станет мучить Джордана только для того, чтобы отдать должное памяти любовника.
— Почему же ты плакала?
Он схватил ее за подбородок, не давая отвернуться. Заходящее солнце золотило темные волосы Джордана, глаза казались особенно светлыми на загорелом лице. С мучительным стоном Элинор отшатнулась от него и отошла в дальний конец комнаты. Джордан не стал ее удерживать.
— Как ни трудно тебе это сказать — а мне выслушать, — я должен знать, что ты испытывала к нему, — продолжал настаивать он.
После долгого молчания Элинор подняла голову:
— Он сказал, что ты умер. Я не любила его так, как тебя, но не хочу лгать, утверждая, что не испытывала к нему привязанности. Все, что он совершил, было сделано из любви ко мне.
— Иисусе! — Джордан прислонился лбом к прохладной стене. — Ты жила с ним эти два года?
— Да, хотя и не сразу смирилась с этим. — Страдальческий стон Джордана заставил ее похолодеть. — Мне что, нужно было уйти в монастырь? — крикнула она, поддавшись гневу. — Это успокоило бы твое уязвленное самолюбие? Я думала, что ты умер, Джордан! Как ты не понимаешь?
— Я был жив, когда ты вышла замуж за Гастингса! Элинор негодующе вскрикнула, стукнув кулаком по столу:
— Пресвятая Дева, неужели мы должны снова возвращаться к этому? Я же объяснила тебе, как все произошло. К тому же Гастингс тоже мертв. Он скончался от ран под Толедо.
Пораженный этим известием, Джордан на секунду замер. Выходит, напрасно он проявил благородство, за которое часто себя проклинал.
— Должен тебе кое в чем признаться, хотя в это трудно поверить. Я пытался спасти Гастингсу жизнь.
Это откровение поразило Элинор.
— И теперь ждешь от меня благодарности?
Ее язвительные слова подействовали на Джордана, как красная тряпка на быка. Круто повернувшись, он шагнул к Элинор, но в этот момент дверь отворилась и в комнату вошел деревенский староста с лампой в руке. Поставив ее на стол, старик, кланяясь, удалился.
Стиснув зубы, Элинор старалась овладеть собой. Староста появился очень кстати — гнев Джордана несколько поутих.
— Тот дурацкий разговор в Бургосе, смерть Гастингса, даже твоя жизнь с Диасом — все в прошлом. Мы стоим на распутье, Элинор. Эта развалюха — единственное, что у меня есть. Мне далеко до мавританского вельможи, но я должен знать… жалеешь ли ты, что бежала со мной?
Элинор ахнула, поразившись нелепости вопроса.
— Неужели ты думал, что я считала тебя крупным землевладельцем и только поэтому последовала за тобой? Да я даже не знала, где мы будем ночевать. Черт бы тебя побрал, Джордан, я пошла за тобой из-за любви! И ни секунды не колебалась. Но если этого недостаточно для твоей уязвленной гордости, тогда мне больше нечего предложить!
В комнате надолго повисло молчание. Опустившись на деревянную скамью, Элинор уронила голову на руки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она ощутила легкое прикосновение Джордана к своим волосам.
— Прости меня, Элинор. Иногда я просто схожу с ума от ревности. И потом, я слишком долго жил наедине со своими мыслями.
— Ты все еще любишь меня?
— Конечно. Но стоило мне представить тебя с ним, и я сходил с ума от ревности. Когда же ты заплакала, увидев его мертвым, я пришел в отчаяние.
Элинор взяла его руку и прижала к своим губам.
— Давай похороним прошлое, — прошептала она, — и возблагодарим судьбу за то, что мы наконец вместе.
