всплывающие в разговоре знания традиционной тактики и стратегии превосходит только его же сверхъестественное умение время от времени их забывать, чтобы нанести на карту военных действий головокружительно дерзкие мазки, с которыми она превращается в холст для его ослепительного сверхчеловеческого холодного гения. Но в 1989—90 м время не просто не военное; кажется, войны не будет больше никогда. Чарлз понимает, что человеку его размаха нужно искать другие холсты, на которых он станет писать, и другие традиции, которые он станет забывать время от времени ради самых ослепительных побед. Мелкая должность в пограничном филиале венчурной фирмы второго ряда не станет таким холстом.
Так и встретились Имре Хорват с Чарлзом Габором 15 июля 1990 года, хотя ни один из них этого еще не знает.
III
Утром 16 июля 1947 года двадцатипятилетний Имре Хорват похоронил отца, шестидесятидевятилетнего Кароя Хорвата, под ярким солнцем на кладбище Керепеши. Сам старик в последние сорок шесть лет уложил в тесно заселенном семейном склепе Хорватов на Керепеши единственную дочь, троих сыновей и жену, умерших, соответственно, от тифа (1901), гриппа (1918), американской бомбардировки (1944), русской бомбардировки (1945) и смешанного немецко-нилашистского артобстрела (1945). Наконец, старший Хорват умер от хронической и запущенной болезни сердца.
В тот же день после тоскливого обеда, где Имре ни с кем не был толком знаком и где ему ни до кого не было дела, он шагает в середине мрачной процессии к отцовской конторе, зданию, по сравнению с другими не пострадавшему в войну, хотя и с обширными рваными ее следами спереди и сзади. Там, в оазисе коммерции, Имре равнодушно совещается с бесцеремонным семейным юристом в обтрепанном и заплатанном пиджаке. С плохо скрываемой скукой и душой, не понимающей, горевать ли, Имре подписывает нелепо официальные документы, которые передают в его владение никчемный семейный бизнес. Он становится шестым с 1818 года мужчиной в роду, который управляет типографией «Хорват».
IV
Типографию основали в 1808 году под другим именем; в 1818 ее купил прапрапрадед Имре (тоже Имре).
Настоящий основатель типографии — печатник Кальман Мольнар (по-венгерски — Мольнар Кальман) — скончался от последствий дуэли, к которой он, не стрелявший ни разу в жизни, был необыкновенно плохо подготовлен. Обмен выстрелами Мольнару удалось пережить (и получить кое-какую эфемерную репутацию за то, что устоял и лишь потом упал, как джентльмен, которым он не был), но спустя две недели он в конце концов сдался инфекции, проникшей через рану на бедре.
Его смерть оставила без средств вдову и трех с третью сирот. А еще — и это больше заинтересовало первого Имре Хорвата, — эта смерть оставила без хранителя печатный пресс, чернила, матрицы, бумагу, переплетный станок и магазин. Спустя два часа после смерти мужа скорбящая отчаявшаяся вдова согласилась на предложенную Хорватом ничтожную цену, и Хорват — который видел, как ее муж рухнул набок на зеленой лужайке, потому что Хорвата подрядили перевезти дуэлянтов сквозь утренний туман на остров Маргариты, — стал владельцем быстренько перекрещенной типографии.
Большим вкладом первого Имре в бизнес, который будет носить имя его рода в шести поколениях, был вдохновленный «уникумом» дизайн колофона — логотипа, который печатали внизу последней страницы в книгах, в углу афиш и вообще как главную опознавательную торговую марку фирмы. Слова «А Horvath Kiado» окружают маленький рисунок вычурного дуэльного пистолета. Из ствола пистолета вылетает облачко дыма и разгоняется пуля. На пуле выгравированы буквы МК, которыми Имре — про себя хихикая, а на людях торжественно склоняя голову, — обессмертил память Мольнара Каль мана, бестолкового и невольного основателя фирмы «Хорват Киадо».
V
При сыне первого Имре, Карое, «Хорват Киадо» скоро стали специализироваться на имперских габсбургских указах и изданиях (на венгерском и немецком), на тонких стихотворных сборниках и на антигабсбурских политических манифестах, которые в 1830-х и 1840-х размножались с заячьей плодовитостью. К 1848 году безвкусная картинка Кароева отца стреляла внизу правительственных имперских эдиктов, расклеенных на стенах, на задних обложках маленьких книжечек со стихами Яноша Араня и на просветительских листовках реформаторов из венгерских парламентариев. Пистолетик дымился в конце лаконичной брошюрки ко дню рождения туповатого эпилептика — австрийского императора:
Когда Венгрия — вдохновленная не в последнюю очередь людьми вроде Араня и Киша, — в 1848 году восстала против своего австрийского императора, Карой Хорват вовсе лишился заказов от изгнанной имперской бюрократии. А еще он лишился сына. Его первенец Виктор погиб в сражении при Капольне — в одной из первых стычек между вопящей новорожденной Венгерской Республикой и ее безотчетно карающим австрийским родителем. Солдаты венгерского происхождения сражались на обеих сторонах. В двадцатичетырехлетнего Виктора Хорвата попало пушечное ядро, которое срезало ему голову и шею по самые плечи.
Но типография была не вовсе потеряна Временное существование независимого венгерского правительства обещало взамен широкие возможности для коммерции — эдикты, законы, еще больше манифестов и бесчисленные доморощенные революционные поэты. Пытаясь захватить этот рынок и откорректировать свою двусмысленную репутацию, Карой Хорват невольно приобрел для своей фирмы прочную и громкую славу. Сам героический Больдижар Киш — в долгу перед Хорватом, авансировавшим ему солидную сумму за «Откровенные воспоминания повесы», — закрепил эту победу для скорбящего издателя. На самом пике обреченного восстания, когда казалось, что венгры наконец завоевали себе независимость от Вены, Киш постоянно (а значит — к общей известности) хвалил издательство Кароя Хорвата, упоминая его как «совесть народа и память нации». В письме, рекомендующем услуги издательства новому венгерскому правительству (впоследствии превращенном в эссе и изданном в «Хорват Киадо»), Киш дипломатично умолчал о том, что Хорват без разбора обслуживал политические партии всех мастей, а равно и Габсбургов Вместо этого он воспел неколебимый мадьярский патриотизм. Он напомнил только что взявшим власть издерганным, переутомленным товарищам по цеху о сыне Хорвата, который отдал жизнь за революцию. Долговечнее оказалось его объяснение тайного смысла дерзкого колофона, который всегда ясно призывал к свободе — из пистолетного ствола! — Венгерской Республики,
