— Где твой дом? Родители?
— Мертвы. Я уже говорила.
— И никаких родственников?
— Ни одного.
Такая неестественная сдержанность явно его раздражала.
— Послушай, ребенок твоего возраста не может в одиночку слоняться по Нью-Йорку. Это небезопасно.
— Единственный, кто постоянно меня донимает с самого моего появления, — это вы.
В ее словах была некая правота, но сейчас ему было не до того.
— Не важно. Завтра я отвезу тебя к людям, которые присмотрят за тобой, пока не станешь старше. И найдут, где тебе жить.
— Насколько я поняла, вы толкуете о приюте, майор?
Похоже, она посмеивается над ним. Кейн еще больше обозлился.
— Совершенно верно, именно о приюте. Будь я проклят, если позволю тебе здесь остаться! Побудешь в таком месте, где тебя научат заботиться о себе.
— Не припомню, чтобы меня это когда-либо затрудняло. Кроме того, вряд ли меня можно считать ребенком. Сомневаюсь, что в подобные заведения принимают восемнадцатилетних девушек.
— Восемнадцатилетних?!
— У вас не все в порядке со слухом?
Она снова ухитрилась ошарашить его.
Кейн вытаращился на сидящего перед ним сорванца: донельзя истрепанная мальчишечья одежда, серые от грязи лицо и шея, короткие черные, слипшиеся от грязи волосы. Он всегда считал, что в восемнадцать лет девушки уже становятся взрослыми, носят платья и регулярно принимают ванну. Но это чучело так же сложно принять за девушку, как его самого!
— Простите, что испортила ваши блестящие планы относительно приюта, майор.
Она еще имеет наглость злорадствовать! Нет, неплохо, что он задал ей трепку!
— Послушай, Кит… или имя тоже фальшивое?
— Нет, настоящее. По крайней мере почти все так меня зовут.
Ее веселость вдруг испарилась, и он ощутил знакомое покалывание в позвоночнике, точно такое же, как всегда перед боем. Странно. Это ощущение ни с чем не спутаешь.
Девушка упрямо выдвинула вперед подбородок.
— А вот фамилия моя — не Финни, — добавила она. — Уэстон. Катарина Луиза Уэстон.
Это оказалось последним сюрпризом. Не успел Кейн опомниться, как она вскочила и в лицо ему уставился черный зрачок револьверного дула.
— Иисусе… — пробормотал он. Не отрывая от него глаз, девушка обошла вокруг стола. Рука, державшая оружие, не дрожала.
Наконец части головоломки сошлись, и все встало на свои места.
— Мне почему-то не кажется, что вы так уж осторожны в выборе оппонента, когда в голову приходит кого-то обругать, — заметила она.
Он шагнул к ней и немедленно пожалел о своей опрометчивости: пуля прожужжала рядом с головой, едва не задев висок.
Кит никогда не стреляла в помещении, и теперь в ушах звенело. Колени неприятно тряслись, так что пришлось сильнее сжать пальцы.
— Не двигайся, пока не разрешу, янки, — велела она с деланной бравадой. — В следующий раз лишишься уха.
— Может, объяснишь, в чем дело?
— По-моему, все вполне очевидно.
— Сделай одолжение!
До чего же ей ненавистны эти едва уловимые издевательские нотки в его голосе!
— Речь идет о «Райзен глори», ты, подлый сукин сын! Плантация моя! У тебя нет на нее прав.
— А закон говорит обратное.
— Плевать мне на закон, а заодно на все суды и завещания! По совести «Райзен глори» моя, и никакому янки ее не отнять!
— Будь это так, твой отец оставил бы плантацию тебе, а не Розмари.
— Эта женщина не только превратила его в глухого и слепого, но и отняла разум.
— Неужели?
Ее трясло под оценивающим холодным взглядом его глаз. Хотелось так же больно ранить его, как ранили когда-то ее.
— Говоря по правде, мне стоит поблагодарить ее, — прошипела Кит. — Не тащи она в постель каждого встречного, хоть южанина, хоть янки, дом и урожай наверняка бы сожгли. Всем известно, что ваша мать не скупилась на милости и охотно дарила благосклонность всякому, кто носит штаны.
— Она была потаскухой, — бесстрастно подтвердил Кейн.
— И это истинная правда, янки. Но хоть Розмари и лежит в могиле, я не позволю ей себя ограбить.
— И поэтому задумала прикончить меня, — скучающе протянул Бэрон, и ладони Кит мгновенно вспотели.
— Вернее, убрать с дороги. Тогда «Райзен глори» станет моей, как и должно было быть с самого начала.
— Что ж, по-своему ты права, — кивнул он. — Хорошо, я готов. И как собираешься действовать?
— Что?!
— Убивать меня. Каким именно образом? Хочешь, чтобы я повернулся спиной? Так тебе не придется смотреть мне в лицо, когда спустишь курок.
Кит, мигом забыв о тоскливо-тянущем чувстве, сгустившемся где-то в животе, побагровела от возмущения.
— Что за бред ты несешь? Думаешь, я смогу уважать себя, после того как выстрелю человеку в спину?
— Прости, это всего лишь предложение.
— И чертовски глупое. — Струйка пота скользнула у нее по шее за воротник.
— Я пытаюсь облегчить тебе задачу, вот и все.
— За меня не волнуйся, янки. Побеспокойся о своей бессмертной душе.
— Хорошо. Приступай.
Кит зажмурилась.
— Я так и собиралась.
Глубоко вздохнув, она подняла руку и прицелилась. Свинцовая тяжесть оттягивала ладонь с такой силой, словно вместо револьвера она держала пушку.
— Ты когда-нибудь стреляла в человека, Кит?
— Замолчи!
Колени подгибались, а рука вдруг стала ходить ходуном. Кейн же, наоборот, выглядел спокойным, даже расслабленным, словно только что встал с постели.
— Бей сюда, между глаз, — тихо посоветовал он.
— Заткнись!
— Так быстрее и надежнее. Правда, мозги разлетятся по всей кухне, но тебе это нипочем, верно, Кит?
К горлу подступила тошнота.
— Заткнись! Сейчас же заткнись!
— Ну же, давай, и покончим с этим.
— Заткнись!!!
Револьвер взорвался оглушительным грохотом. Раз, другой, третий… еще…
И щелканье пустой обоймы.
При первом же выстреле Кейн бросился на пол. Только когда все стихло, он поднял голову. На стене,
