недоумении. И тут он указал на пышную матрону, стоявшую невдалеке от канатов. — Мадам, не могли бы вы отложить свою сумочку и подойти сюда, чтобы вместо меня сделать следующий удар?
Последнюю лунку он взял за боуги[12] , Миллер же уложился в меньшую сумму. После того как игроки подписали свои карточки для подсчета очков, председатель оргкомитета турнира вручил Миллеру кубок за первое место и чек на тридцать тысяч долларов. Далли пожал ему руку, приветственно похлопал по плечу и пошел еще немного поразвлечь публику.
— Вот что получилось из-за того, что я вчера вечером позволил Скиту накачать меня пивом! Да моя бабушка-старушка сегодня сыграла бы лучше, возьми она с собой садовые грабли и роликовые коньки!
Детство Далли прошло в попытках увернуться от отцовских кулаков, и ему лучше было знать, надо ли показывать, как ему больно.
Глава 4
Франческа стояла в ворохе отвергнутых ею вечерних платьев и изучала свое отражение в зеркальной стене спальни, на сегодняшний день декорированной шелком пастельных тонов, который идеально гармонировал с креслами эпохи Людовика XV и картинами раннего Матисса. Подобно архитектору, углубленному в проект, она исследовала лицо двадцатилетней девушки в поисках наведенных злыми силами изъянов, способных самым подлым образом появиться с тех пор, как она в последний раз смотрела в зеркало. Ее маленький прямой носик был напудрен полупрозрачной пудрой стоимостью двенадцать фунтов за коробочку, на веках дымчатые тени, а ресницы, расчесанные крошечным черепаховым гребешком, были покрыты ровно четырьмя слоями импортной немецкой туши. Ее критический взгляд опустился по контурам миниатюрного тела к прелестной округлости груди, затем исследовал изящные линии талии и перешел к ногам, которые прекрасно смотрелись в брючках из лакированной зеленой замши. Ансамбль безупречно дополняла блузка из шелка цвета слоновой кости от Пьеро Де Монти. Франческу только что назвали в числе десяти самых красивых женщин Великобритании 1975 года. Хотя девушка не была настолько глупа, чтобы заявлять об этом вслух, втайне она поражалась: зачем это журналы утомляют публику именами остальных девяти женщин?
Тонкие черты Франчески по классическим канонам были красивее, чем у ее матери или бабушки, и в то же время они были более живыми. Ее раскосые зеленые глаза могли становиться холодными и сдержанными, как у кошки, когда она была недовольна, или игривыми, как у официантки из Сохо, когда ее настроение менялось к лучшему. Когда Франческа поняла, насколько это повышает к ней внимание, она начала подчеркивать свое сходство с Вивьен Ли, позволяя своим каштановым волосам спадать на плечи волнистым облаком, а иногда для усиления сходства с помощью заколок для волос открывала свое точеное лицо.
Когда Франческа рассматривала свое отражение, ей даже не приходило в голову, что она — пустое и тщеславное создание и что многие из тех, кого она считает своими друзьями, с трудом ее переносят. Мужчины любили ее, и только это для нее имело значение. Она была настолько прекрасна, настолько обворожительна, что стоило ей приложить усилия — и лишь самые стойкие мужчины могли устоять против ее чар. Мужчины находили, что пребывание с Франческой подобно употреблению наркотиков, и даже после завершения отношений многие из них возвращались, получая повторный сокрушительный удар.
Как и ее мать, она разговаривала гиперболами и выделяла слова невидимым курсивом, в результате чего даже самые обыденные события звучали из ее уст как грандиозные приключения. Ходили слухи, что в постели она бесподобна, хотя сведения о тех, кто действительно проникал в пленительное лоно милой Франчески, со временем становились довольно расплывчатыми. Несомненным было лишь то, что целовалась она великолепно, прижимаясь к груди мужчины, сворачиваясь в его руках, как чувственный котенок, время от времени облизывая рот партнера кончиком своего маленького розового язычка.
Франческа никогда не сомневалась, что обожание мужчин в значительной степени связано с ее правильным поведением. Они никогда не должны были страдать от приступов ее глупости, ее вечных опозданий или ссор, когда она бывала не в настроении.
По крайней мере до тех пор… пока они ей не надоедали. После этого она становилась невыносимой.
Нанеся на губы тонкий слой кораллового блеска, Франческа не смогла сдержать улыбку при воспоминании о своей самой значительной победе, хотя тогда ее крайне расстроило то, что расставание прошло не так гладко, как ей хотелось. Тем не менее что же она могла поделать? Те несколько месяцев, когда во время исполнения его официальных обязанностей она играла вторую скрипку, пролили беспристрастный свет реальности на восхитительные картины королевского бессмертия которые поначалу ее развлекали, — зеркальные экипажи, распахнутые двери соборов, звучащие трубы, — картины не столь уж немыслимые для девушки, выросшей в спальне принцессы.
Когда Франческа наконец разобралась со своими чувствами касающимися их взаимоотношений, и поняла, что она не хочет отдать всю себя в распоряжение Британской империи, она пыталась по возможности спокойно разорвать их связь. Но он воспринял это куда как более драматично. Она до мелочей помнила то, как он выглядел в тот вечер: в безупречном костюме, в изысканной обуви, идеально подстрижен. Кто бы мог подумать, что человек без единого изъяна снаружи мог содержать внутри столько подводных камней? И она вспомнила тот вечер, когда завершила свои взаимоотношения с самим видным холостяком Великобритании.
Они только что пообедали, уединившись в его апартаментах и лицо его казалось молодым и трогательно ранимым в трепетном свете свечей, смягчавшем суровые аристократические черты. Ее взгляд скользил поверх камчатой скатерти, столового серебра, которому было более двухсот лет, и фарфоровой посуды с золотым обрамлением в двадцать четыре карата. Всем своим видом она пыталась заставить его понять, что предстоящий разрыв для нее гораздо мучительнее, чем, может быть, для него.
— Я понимаю, — сказал он после того, как Франческа как можно деликатнее изложила причины, препятствующие продолжению их дружбы. И затем повторил:
— Я понимаю.
— Ты действительно понимаешь? — Она склонила голову набок, и волосы соскользнули с ее лица, открывая для лучей света двойные капельки горного хрусталя, которые свисали с мочек ее ушей и мерцали, словно звезды на каштановом небе.
Его резкий ответ ее поразил.
— Конечно, нет. — Оттолкнувшись от стола, он решительно поднялся. — Я вообще ничего не понимаю. — Его взгляд скользнул по полу и затем вновь обратился к ней. — Должен признать, что я многим поступился ради тебя, Франческа, и ты дала мне повод поверить, что я тебе небезразличен.
— Но ведь это правда, — ответила она горячо. — Ты действительно дорог для меня!
— Но не настолько, чтобы терпеть все то, что вокруг меня происходит!
Наряду с упрямой гордостью в его голосе слышно было страдание, что заставило Франческу почувствовать себя ужасно виноватой. Разве аристократы не должны скрывать свои эмоции невзирая ни на что?
— Но терпеть действительно приходится много, — напомнила она.
— Да, конечно же, это так! — В его смехе был привкус горечи. — С моей стороны было глупо поверить, что я настолько тебе дорог, что ты готова разделить со мной все!
Сейчас, в уединении своей спальни, Франческа на мгновение нахмурилась, глядя на свое отражение. Поскольку она никогда и ни к кому не испытывала серьезного чувства, ее всегда удивляло, как некоторые из мужчин, с которыми у нее были близкие отношения, бурно реагируют на расставание.
Во всяком случае, теперь уже ничего нельзя было поделать.
Она закрыла баночку с блеском для губ и попыталась поднять себе настроение, мурлыкая мотив популярной в тридцатые годы в дансингах Британии песенки о мужчине, который танцевал с девушкой, танцевавшей когда-то с принцем Уэльским.
— Я сейчас ухожу, дорогая, — произнесла Клоуи, появившись в дверном проеме и поправляя поля фетровой шляпки на своих темных, коротко стриженных вьющихся волосах. — Если позвонит Хельмут, скажи ему, что я буду к часу.
— Если позвонит Хельмут, я скажу ему, что ты умерла, истекая кровью. — Франческа опустила руку на бедро, ее светло-коричневые ногти, которыми она нервно постукивала по зеленой замше брюк, выглядели, как точеный миндаль.
