– Как величать тебя, живописец?
– Пантюшка. По прозвищу – Гнедыш.
Отвечая князю, Пантюшка невольно косился на Капьтагая. Немой телохранитель стоял за Князевым креслом.
ГЛАВА 17
Пантюшкина тайна
Едигей посылал в Москву к великому князю Василию, побуждая его на Витовта.
Ты чем-то недоволен, – не то спрашивая, не то утверждая, сказал Андрей, когда они с Пантюшкой очутились в Больших сенях.
– Зачем великий князь ордынца при себе держит?
– Что из того, что ордынец? Он, как мы, человек.
– Нет, не как мы. Во всей Орде его самым злым считали. А тут он неотлучно при князе, на каждого что хочет наговорит.
– Как наговорит, коль нем от рождения? Оттого он, может, и злой, что судьба его обделила, ни речи не дала, ни слуха.
– Не так это. – Пантюшка остановился. Глядя на него, остановился и Андрей.
– Помнишь, Андрей, ты меня раненого в монастырь принёс и я тебе ночью о своей жизни рассказывал?
– Помню.
– Всё я тогда рассказал. Одно утаил – как из Орды ушёл. Не хотелось про сундук вспоминать и про волосы крашеные. Теперь слушай.
В Больших сенях великокняжьих хором Пантюшка поведал Андрею то, о чём умолчал раньше. Когда он кончил, Андрей повернул обратно.
– Идём. Надо сказать великому князю.
– Как скажешь? Капьтагай неотлучно при нём.
– Несложное дело, найдусь.
Андрей взял у дьяка берёсту, написал на ней что-то и попросил вновь доложить о них князю.
– Прости, государь, что вернулись. Хотим искать у тебя совета в одном художестве.
– Смыслю ли я? – удивился князь.
– Смыслишь, взгляни. Андрей протянул Василию Дмитриевичу берестяную грамоту.
«Отошли слугу», – прочитал князь. Написано было по-гречески. Василий Дмитриевич поднял взор на Андрея Рублёва. Взгляд больших светлых глаз живописца был твёрд, словно приказывал. Василий Дмитриевич обернулся к немому и, сжав руки, сделал вид, что дёргает конские поводья. Капьтагай немедля отправился на конюшню запрягать Булатку.
– Говори, чем немой помешал? – быстро спросил Василий Дмитриевич.
– Может, пустяк, государь, а может, и нет. Пантюша!
Пантюшка вновь рассказал историю своего побега. Князь слушал внимательно, только один раз перебил.
– Точно ли к Холмскому приходил Капьтагай? – спросил он Пантюшку.
– Точно, великий князь.
– Не ошибся? Может, не разглядел в темноте?
– Свет в шатёр падал. И Капьтагая я хорошо знал. Он что ни день хаживал к моему хозяину, в степь они выезжали вместе.
– Хозяина твоего Хажибея видел, он толмачом приезжал. Рассказывай дальше.
– Всё, государь. Что в Орде со мной было, я тебе рассказал, а как Устиньку с Медоедкой встретил и как потерял их, тебе знать неинтересно.
– Нужды нет, говори.
Когда Пантюшка кончил и эту историю, Василий Дмитриевич сказал:
– Ты, Пантелей, отвёл от меня большую беду. Я твой должник и, если сумею, постараюсь тебе пригодиться. О том, что сейчас открыл, молчи.
– Не проговорюсь, государь. Когда немой вернулся и поклоном дал знать, что приказание выполнено, князь был один. Немой заглянул в глаза своему повелителю, глаза князя искрились весельем. Капьтагай замычал. Князь ласково потрепал его по плечу.
С того дня, как в великокняжьих хоромах побывали живописцы, настроение Василия Дмитриевича заметно улучшилось. Грозной тучей смотрел он последнее время, теперь стал шутить, улыбаться.
Вместе с великим князем повеселел и боярин Иван Фёдорович Кошка. Князь вернул ему своё доверие, которое Иван Фёдорович было утратил после неудачи Юрия Холмского в Литве. Уж не подозревал ли великий князь своего казначея в измене? Если так, то время подозрений прошло.
Когда из Орды прибыло очередное послание с красной печатью «Повелителя всех людей», Василий
