Вдруг из-за вершины далёкой горы выкатилось огненное колесо, на мгновение ослепило, погрузив весь мир в черноту, и тут же облило светом, забросало яркими красками: синяя – в вышине, зелёная – под ногами. Запели, защебетали птицы. Живительными струями потёк утренний воздух – наливай в кубки и пей.
– Свобода! – крикнул Юрий Андреевич в голос и стремительно вскинул вверх руки, так, что звякнули кольца кольчужной рубахи.
– Свобода! – радостно пробасил Евся. – Только вряд ли, князь-государь, мы бы её увидали, если бы не Михейка. Мальчонка под брюхом коня без наклона пройдёт, а как богатырь каждой рученькой по крепости своротил – Вардзию да Верхнюю.
– Истину молвил, тысяцкий. Держи, Михаил-мечник, ответ: как удалось тебе справиться с башней и со скалой?
– А вот так. Слушайте, по-грузински скажу.
Михейка поднял к солнцу счастливое лицо и громко, нараспев, произнёс:
Слова понеслись над долиной, поднялись на вершины, сверкавшие разводами снега, и полетели дальше в неоглядную даль, в бесконечную высь.
ВОСЕМЬ ВЕКОВ СПУСТЯ
Прошлое является отцом и матерью нашей современности, великой современности, принадлежать к которой великое счастье.
В 1960 году в отдалённом чужеземном монастыре, принадлежавшем ранее Грузии, работала советская экспедиция. Издавна существовало предание, что среди древних росписей монастыря имеется изображение Шота Руставели. Указывалось даже точное место: портрет помещён на юго-западной колонне-столпе. Но стены вместе с колоннами покрывала тёмная краска, наложенная поверх драгоценных старинных фресок. Удастся или нет расчистить непроницаемый слой, а если удастся – то сохранилась ли живопись? Ни одного изображения, сделанного при жизни Шота Руставели, до наших дней не дошло, и этот портрет должен был стать единственным. Взволнованные строки из дневника участника экспедиции поэта Ираклия Абашидзе лучше всего расскажут о пережитых днях, когда сердца сжимались то от надежды, то от мучительных волнений.
«5 ноября. Не может же всё кончиться так плачевно. Есть ещё время, портрет Руставели найден, он, судя по всему, не соскоблён с колонны, а только закрашен тёмной краской.
6 ноября. Получается, выходит… Сползает чёрный саван, наши средства растворяют краску, постепенно одолевают её. Всё яснее и яснее проступает красная одежда Руставели.
Появляется седая борода… Мы волнуемся, суетимся. Наконец выступает лицо, мы стараемся работать особенно осторожно, предупреждаем друг друга, чистим легко, будто ласкаем портрет. Боимся задеть рисунок, нанести изъян древней фреске.
Полдень, 6 ноября. Ура, показалось, показалось величественное лицо мудрого старца! Гордое, но глубоко скорбное. Как будто знакомое, до боли знакомое лицо…»
Переводы поэмы на русский язык, на многие европейские и восточные языки разнесли по всему миру мудрый смысл и песенную красоту руставелевского стиха. Освобождённая древняя фреска помогла представить, как выглядел великий грузинский поэт.
Ни имя, ни облик создателя «Слова о полку Игореве» нам неизвестны. Установили учёные, что принадлежал поэт к воинскому сословию и не только ходил в походы, но был человеком высокообразованным, изучившим летописные своды. Вот и всё, что мы о нём знаем. И всё же не всё. Пускай не дошла до наших дней история его жизни, но каждая строчка великой поэмы пронизана его личностью, любовью к родине, состраданием к человеческим бедам. Весь мир услышал взволнованный голос Древней Руси, когда по призыву ЮНЕСКО в 1985 году отмечалось восьмисотлетие «Слова» и напряжённые строки поэмы зазвучали на всех языках. Автор «Слова» присутствует всюду, в каждом воссозданном им событии. Однажды он даже заговорил от собственного лица: «Что мне шумит, что мне звенит – издалека рано перед зорями».
Ты ощутишь его боль и радость, читатель, едва раскроешь великую книгу и начнёшь читать песню о подвиге. Высокое искусство всегда современно. Строки, полные самой глубокой любви к родине, зажгут тебя своей поэтической силой, заставят почувствовать глубинную связь с далёким прошлым родной земли, со всеми веками славной и трудной, горькой и радостной её истории.
А если приедешь ты во Владимир и встанешь на клязьминской круче, заворожённый красотой двух древнерусских соборов – Успенского и Дмитриевского, то не забудь рассмотреть резное убранство стен. Дмитриевский собор словно набросил на плечи пышно затканный плащ, так обильна его резьба. Зодчие Всеволода Большое Гнездо возвели белокаменное строение вскоре после создания «Слова». И не откликом ли на «Слово» явились сюжеты резьбы? Птицы, звери, деревья, цветы располагаются ряд за рядом, как строка за строкой. Вновь, как в «Слове», возникает образ Родины – прекрасной родной земли, полной её живых обитателей, всех тех, кто составляет одну большую семью с человеком. Высоко наверху, на южном фасаде, обращённом к городу, камнерезы увековечили самого Всеволода в окружении сыновей его «большого гнезда». А на восточной стене ты увидишь сцену, смысл которой будет тебе понятен. Тяжело взмывают в небо грифоны, запряжённые в большую корзину. В корзине расположился Александр Великий. В поднятых кверху руках прославленный полководец держит по львёнку. Чудища-птицы рвутся к добыче, тянут корзину вверх.
Кто был тот мастер, что вырезал сцену, похожую на иллюстрацию к книге древней фантастики? Только и знаем о нём, что жил он в городе Владимире и принадлежал к славным по всей Руси владимирским камнерезам.
В Эрмитаже хранится чаша работы неизвестного грузинского мастера с изображением чудища-птицы, поднимающей на небо Искандера – Александра Македонского. Популярным был в древности этот сюжет.
Памятники живут, рассказывают о событиях отдалённых: как жили, о чём мечтали их современники, что называли «желанным», «прекрасным». Ещё рассказывают памятники о высоком искусстве создававших их мастеров.
Дошли до наших дней работы прославленных грузинских ювелиров Бешкена и Бека Опизари. Тонко прочеканенные золотые оклады, изукрашенные самоцветами кубки, кресты с нарядными медальонами из расписной эмали.
