Окруженный той роскошью, без которой, по его мнению, жизнь была бесцветной и бессмысленной, капитан «Отряда сострадания» возлежал в своем шатре из белого войлока на низенькой лежанке среди великолепных покрывал. На окнах шатра были установлены маленькие замысловатые решеточки, а пол устилал большой толстый ковер из Курдистана. Но в эту почти женскую атмосферу вплетался явный лейтмотив жестокости и грубости, выраженный в массивных шлемах, разнообразном оружии, инструментах пыток и прочих предметах древнего искусства.
– У меня очень любопытная история, – рассказывал капитан королеве, которая сидела по-турецки на оттоманке, мысленно готовясь к роли коллективной наложницы. – Когда я тебе ее расскажу, ты поймешь, что я человек, подверженный странным внезапным импульсам и мешанине противоречивых желаний. Угрызения совести преследуют меня с самого детства, с того самого момента, как я однажды в момент детского гнева швырнул камень в мою тетушку, которая пыталась отрубить голову крокодилу. В самом деле, только какой-то невероятный поворот судьбы уберег меня от того, чтобы стать торговцем овощами на базаре или затворником в буддистском храме, который бы переписывал ученые заметки о горящей сере.
Королева послюнила палец и провела им по своему предплечью.
– Твоя история очень длинная? – поинтересовалась она.
– Без сокращений она займет три главы вот такой книги, – похвастался капитан.
Королева вздохнула и поменяла положение ног.
– А какое у тебя самое раннее воспоминание детства? – спросила она.
– Замечание повивальной бабки в тот момент, когда она извлекла меня из утробы и шлепнула: «Ничего хорошего из этого парня никогда не получится». Надо же! Какими пророческими оказались ее слова.
И партизан из чаши, которая стояла рядом с ним на небольшом возвышении, зачерпнул горсть медовых орехов и миндаля в пастиле.
– У единственного ребенка жизнь порой бывает очень тяжелой, – заметила королева, заплетая свои волосы в одну толстую косу.
– Единственного ребенка? – воскликнул хозяин. – Да у меня было где-то восемь или девять сестер. Ни одна из них, конечно, не выжила.
Королева улыбнулась и частично приспустила с плеч блузку.
– Жизнь девочек никогда особенно не ценилась в этой стране, – согласилась она.
– Меня определили в подмастерья к сапожнику, – вспоминал вожак партизан, – Он меня тиранил, а я его просто ненавидел. Каждую субботу, как только закрывалась мастерская, он меня порол. Но я очень быстро рос, и в один прекрасный день до меня дошло, что я настолько большой, что могу не дать себя в обиду, и, более того, достаточно сильный, чтобы вместо этого самому задать ему жару. Я проделал это так старательно, что мне пришлось навсегда порвать с сапожным ремеслом. Но к тому времени я уже освоил это ремесло, и освоил его неплохо; и если бы случилось худшее из худшего, то я всегда бы смог к нему вернуться. Я на всю жизнь уяснил, что молодому человеку, независимо от того положения, которое он занимает в жизни, обязательно нужно овладеть каким-нибудь ремеслом. Как говорил мой учитель- сапожник: «Никогда не знаешь, что тебе больше всего потребуется в жизни».
– Думаю, довольно мудрый и поучительный совет, – согласилась королева, снимая блузку и начиная ласкать свои груди.
Капитан основательно приложился к кувшину с вином.
– Этот сапожный опыт научил меня еще и беречь денежку, – продолжил партизанский вожак. – «Береги денежку, – говорил мой учитель, – а деньги уж и сами себя сберегут». Конечно, во времена моей бурной юности это казалось мне полной ерундой, но со временем у меня была не одна возможность убедиться в правильности этой аксиомы. У моего мастера была еще одна любимая поговорка: «Не откладывай на завтра то, что надо сделать сегодня».
– Вот именно, – воскликнула королева, – с этим советом я полностью согласна всем сердцем. Он попал в самую точку.
И она вынула из ушей серьги и начала массировать мочки.
– Однако, – заметил капитан Бао Бу-Бо, – мой учитель также еще любил говорить, что поспешишь – людей насмешишь.
И он взял трубку с опиумом, раскурил ее и задумчиво затянулся.
Королева швырнула свои серьги через весь шатер.
– Полагаю, – кисло заметила она, – что ты не всегда ведешь себя в соответствии с каждой дурацкой пословицей, которая придет тебе в голову?
– Что бы ты ни делал, всегда надо надеяться на худшее, – возразил вожак партизан, – я вспомнил об этом, когда со мной приключилось несколько примечательных событий в мою первую брачную ночь.
– Ого? – удивилась королева, – так значит, ты женат?
– В этом можешь и не сомневаться; у меня пять жен. На первых трех я женился в один и тот же день, на двух других через соответствующие промежутки времени. Опыт моей первой свадьбы на трех невестах, как ничто другое, убедил меня в верности поговорки о том, что следует кусать столько, сколько можешь проглотить, и с высказыванием, которое касается соломинки, которая может сломать даже спину верблюда.
Королева ослабила свой пояс и приспустила шаровары на бедра.
– Но ты должен избегать ситуаций, после которых люди будут тыкать в тебя пальцами и говорить: «Он должен был сделать вот это, но не сделал этого», – и она спустила шаровары вдоль своих стройных ног и отбросила их в сторону, – в этом иногда обвиняют тех, кто без всяких причин не воспользовался своим законным правом, – заметила она. И она звонко хлопнула себя по губам Венеры и прошипела, – недаром мудрые говорят: «Сапожник должен знать свое место!»
– Рим, – прорычал в ответ партизан, – строился не в один день, и гонки выигрывает не тот, кто бежит быстрее.
Королева вскочила на ноги и нависла над ним.
– Птиц, которые не поют, но могут петь, – завизжала она, – надо заставить петь! Лошадь, которую подвели к воде и которая не пьет, надо заставить пить!
– Вулкан, который взрывается слишком бурно, сам себя и опустошает, – в отчаянии защищался партизан, – тот, чья жизнь тлеет, живет дольше. Нельзя одновременно и сберечь пирог и съесть его. Терпенье во всем! Терпенье!
– Поступай с другими так, как ты бы хотел, чтобы они поступали с тобой, – мрачно заметила королева и хлопнула его тем шлепком, благодаря которому получила известность и свое имя.
А в это время в черной арестантской юрте громко стонал Волшебник, в то время как Клешня в ужасе прислушивался к агонии своего учителя.
– Как у вас дела? – снова и снова повторял он, но очень долго не мог получить никакого членораздельного ответа.
Однако внезапно Волшебник ужасно закашлялся, а потом на удивление ясным голосом сказал:
– Ух! Наконец-то, моя голова прояснилась.
– Так с вами действительно происходит то же самое? – поинтересовался Клешня.
– Да. Именно то же, – твердо и по-деловому подтвердил Волшебник, – я снова меняю кожу. Это одно из наказаний за то, что с материнской стороны в моем роду была змея. Ха! Я чувствую, как моя шкура слезает у меня со спины и соскальзывает с плеч. Слушай! Клешня! Вместе с моей кожей, с меня спадают и веревки, которыми я связан. Все-таки, не зря я считаюсь Волшебником.
– О небеса! – воскликнул Клешня. – Даже в самом глубоком горе я никогда не сомневался, что вы найдете способ освободить нас. С того самого великого дня, когда я стал вашим учеником, я не встречался еще с такой трудностью или опасностью, которую вы не смогли бы преодолеть. Быть связанным и спутанным в разбойничьей юрте – ничто для того, кого Чаулмугра из Панремуса наградил Черной костяной звездой низшей степени. Теперь мы как нечего делать… Но что за суматоха поднялась там, снаружи?
И действительно, снаружи слышался невообразимый гам. Это было похоже на то, что за стенами юрты лаяли собаки, ревели львы, трубили слоны, кричали павлины, гоготали бакланы, завывали привидения, гудели кашалоты, визжали леопарды, свистели летучие мыши, хихикали гиены и пели охотничьи рожки.
