В объятиях страсти

Сирена пожала плечами, радуясь, что может позволитсебе столь выразительный жест уже не морщась от боли.

– Боюсь, что мои чувства разделились, – честно призналась она. – Вы этого не одобряете?

Теперь пришла очередь Натану беззаботно пожать плечами:

– Да нет, Сирена… могу я вас так называть? – Де­вушка утвердительно кивнула, и он забыл обо всем на свете, ослепленный ее улыбкой и солнечными бликами в медово-золотых волосах. – Но, как мне кажется, сейчас небезопасно высказывать свое мнение. Колонисты вынуж­дены затаиться. Никогда не знаешь, кого заденет случайно брошенная фраза. Трудно отличить друга от врага во вре­мя беспорядков и мятежей.

– Пожалуй… – Она посмотрела в его насторожен­ные глаза.

Голос Натана был ровным и располагающим к себе. Наверняка смог бы увлечь детей. То, что нужно для учи­теля, решила Сирена и спросила:

– А что вы думаете по этому поводу?

– Я тоже не могу сказать, что полностью разделяю мнение какой-либо из сторон. Но во время моих стран­ствий я видел достаточно, чтобы понять, почему патриоты настаивают на своих правах. Они покинули родину в поис­ках свободы, но Корона по-прежнему держит их в узде, использует их труд, чтобы оплачивать счета своей импе­рии, и отказывает колонистам в праве иметь своих пред­ставителей в правительстве. – Натан виновато улыбнулся, испытывая непонятное доверие к этой обворожительной де­ вушке, которая с воодушевлением рассуждала о политике. – К тому же, должен признаться, я очень не люблю, когда мне указывают, что можно делать, а чего нельзя.

– Я тоже, – подхватила Сирена. – Надеюсь, наши независимые натуры не доведут нас до беды.

Им было легко разговаривать друг с другом, казалось, их взгляды создали некую основу, позволявшую делиться самыми сокровенными мыслями. Натан расспрашивал ее о доме и обычаях в здешних местах, и Сирена с готовностью отвечала, надеясь, что он согласится занять должность учи­теля. Девушка старалась быть честной, объясняя, чего от него ждут, если Натан решит остаться. Она ощущала в юноше искренность и жизненную силу, заставлявшие улы­баться ему в ответ.

В школе Сирена представила Натана детям, после чего он отправился побродить вокруг, а ей надо было присту­пить к занятиям.

В течение следующих нескольких дней они постоянно ви­делись. Натан заходил в школу, чтобы поболтать, прежде чем Сирена отправится домой, а иногда, когда увлекались бесе­дой, даже ехал с ней часть пути. Часто молодые люди сидели в тени деревьев на школьном дворе. Натан чертил свои кар­ты, а Сирена делилась впечатлениями от уроков. Дружеские узы крепли, и Сирена быстро привыкла к теплой улыбке Натана, с нетерпением ожидая встреч с ним после занятий. Его присутствие помогало забыть о Трейгере Грейсоне, па­мять о котором давила тяжелым грузом.

Сирена подняла сиявшие лукавством зеленые глаза и улыбнулась Натану.

– Я уже отчаялась дождаться тебя сегодня, – шут­ливо заметила она. – Может, завел себе здесь красотку? Чем ты зачят целый день, пока я торчу в школе?

Натан грустно улыбнулся, прислонившись спиной к дереву.

– Нет, Сирена. На свете есть только одна женщина, которая может сравниться красотой с моей Алисой. – Его взгляд на секунду многозначительно задержался на ней, а затем устремился к далекому облачку на горизонте. – Твоим мужем станет другой счастливчик, что же касается меня, то ни у какой женщины я не был. Просто бродил по окрестностям и восхищался красотой ваших мест.

Уже зная о любви и преданности Натана ангелоподоб­ной дочке его отчима, Алисе, девушка только посмеивалась в ответ на шутливые комплименты учителя.

– Мой отец уже стал называть меня старой девой. Незачем вселять в меня напрасные надежды, – поддраз­нила она его.

– Старой девой? – недоверчиво рассмеялся Натан, крас­норечивым взглядом окидывая ее прекрасную фигуру. – Я-то думал, что мужчины толпятся у твоих дверей. Видимо, ты чересчур разборчива. Представляю, как непросто найти кра­савца, который подошел бы тебе по уму и образованию! – воскликнул Натан, сознавая в глубине души, что если бы его сердце не было навеки отдано Алисе, то и сам бы оказался среди обожателей Сирены.

Легкий румянец окрасил ее щеки, когда учитель по­смотрел на нее с откровенным восхищением.

– Большинство мужчин не одобряет мои независи­мость и упрямство. Меня уже не раз обвиняли в том, что я говорю непозволительные вещи. – Сирена тихо рассмея­лась, вспомнив ядовитое замечание Трейгера насчет того, что она денно и нощно оттачивает свой язык.

Доведись Натану услышать их перебранку, не исклю­чено, что он взял бы назад все свои комплименты. Вероят­но, дело в том, что при Трейгере просыпаются худшие стороны ее натуры.

– Боюсь, я слишком быстро выхожу из себя.

– И не без оснований, полагаю, – невозмутимо зая­вил Натан, размышляя, не стоит ли за этим признанием вполне определенный мужчина, о котором Сирена не ре­шилась упомянуть. – Независимость – это благородная черта, Сирена.Человек очищает душу, когда говорит, о чем думает. Ты не должна стыдиться того, во что веришь, или бояться облечь свои мысли в слова. Только те, кто погряз в невежестве, должны держать язык за зубами и скрывать свои поступки.

– Я вовсе не стыжусь того, во что верю, – возразила Сирена. – Просто большинство приходит в ужас, стоит женщине высказать вслух свое мнение, словно нам на роду написано быть безмозглыми и невежественными. Во время моей учебы в Англии я приходила в бешенство, когда слы­шала уверенные заявления, что джентльмены предпочита­ют пустоголовых кукол, нарядных и красивых, но с куриными мозгами. Да и здесь, в колониях, найдется немало мужчин, разделяющих эти возмутительные взгляды. Слава Богу, что ты не принадлежишь к их числу. – Она улыбнулась, когда Натан дружески сжал ей руку, и задумчиво кивнула.

– Ты настоящая редкость, Сирена. Может, тебе сле­дует присоединиться к патриотам? Многие из них поймут тебя и скорее станут восхищаться твоим умом, чем отвер­гать его.

– Вероятно. – Сирена вздохнула и расправила складки на юбке. – Но похоже, что я застряла где-то посереди­не… и не смогу быть с мужчиной, чьи идеалы противо­речат моим.