– Возможно, она пробудет здесь дольше, чем тебе кажется, – запальчиво ответила Сирена. – Бабушка не оставит меня, пока я в ней нуждаюсь.
– Для тебя здесь нет будущего, Сирена. Ты не можешь свободно приходить и уходить, когда пожелаешь. Если ты останешься в поместье, прячась днем, то засохнешь на корню и пропадешь. Боюсь также, что слишком долгое общение с Вероникой не пойдет тебе на пользу, разве еще больше отточит твой язычок.
Сирена посмотрела на него в упор.
– Я должна остаться, чтобы сохранить поместье. Ходят слухи, будто патриоты остро нуждаются в деньгах и не чураются того, чтобы продать собственность лоялистов, которые погибли в боях или эмигрировали в Канаду.
– Это так, но, уверяю тебя, имение твоего отца не тронут, особенно теперь, когда оно принадлежит мне.
Трейгер вглядывался в прелестное лицо, на котором застыло выражение, часто являвшееся ему во сне: неотразимое сочетание наивного доверия и женской подозрительности.
– Я хочу, чтобы ты поехала со мной. Нужно еще многое сделать, а время поджимает. Вашингтон предполагает расположиться на зимние квартиры в Велли-Фордж, так что на данный момент моя миссия здесь закончена. А генерал Хау собирается обосноваться в Нью-Йорке, купаясь в роскоши, будто война – это развлечение. Что очень глупо с его стороны. Он мог запросто припереть Вашингтона к стене, если бы последовал за нами в Пиксвилл, но Хау медлит и тем самым позволяет армии патриотов, которая хромает на обе ноги, перегруппироваться и подготовиться.
Его слова вызвали смятение в душе Сирены. Она испытывала искушение отправиться с ним, засыпать в его объятиях холодными зимними ночами, следуя совету Анны, дорожить каждой минутой счастья. Но Сирена хотела большего, чем страсть и наслаждение, большего, чем уютное гнездышко. Ей нужно было все или ничего, и у нее хватало гордости, чтобы предпочесть ничего, если уж нельзя получить все.
– Собери вещи в дорогу. – Трейгер схватил ее за руку и потащил к лестнице. – Вашингтон ждет моего донесения к концу недели, а путь предстоит неблизкий.
Сирена машинально следовала за мужем, разрываясь между желанием бежать с ним и решимостью остаться. Трейгер начал засовывать в небольшой саквояж белье жены, а затем занялся платьями, торопливо складывая их и запихивая сверху.
Сирена перевела на него отсутствующий взор, погруженная в свои мысли. С нетерпеливым вздохом Трейгер подошел и стал проворно расстегивать пуговицы спереди на ее бархатном платье. По мере того как нежное тело открывалось его взгляду, срочное дело превращалось в неспешное действо. Время вдруг перестало иметь значение для Трейгера, лишь бы эта прелестница оставалась в его объятиях. Сейчас мужчина думал только о том, как бы уложить ее в постель. Слишком долго Трейгер томился и тосковал, просыпаясь один после мучительных сновидений, в которых – он готов был поклясться – русалка всегда была рядом.
Сирена затрепетала от проскочившей между ними искры. Кончики его пальцев медленно и невесомо прошлись по ее груди и скользнули на плечи, стягивая платье.
– Ты хоть понимаешь, как я тебя хочу? – прошептал он, наслаждаясь прикосновением к шелковистой коже, и Сирена молча кивнула, не в состоянии противоречить, завороженная серебристым пламенем, прожигавшим ее насквозь. – Не думаю, что найду в себе силы покинуть эту комнату, пока меня сводит с ума жажда обладать тобой.
Едва заметная улыбка тронула ее губы. Трейгер напоминал маленького мальчика, умоляющего об одолжении, сердце которого будет разбито, если откажут в его капризе.
– Ты мой муж. Что я за жена, если откажу тебе в твоих правах?
Сирена поразилась собственным словам, удивляясь тому, что заставило ее согласиться. Должно быть, она тронулась умом.
С обольстительной улыбкой Трейгер стянул платье с ее бедер, и оно соскользнуло на пол, окружив изящные лодыжки облаком из бархата и кружев.
– И ты не осуждаешь меня за страсть к твоему прелестному телу?
Трейгер не дал ей возможности ответить. Прижав Сирену к себе, он накрыл губами ее рот, с восхитительным нетерпением ринувшись языком на исследование его глубин. Заключенная в тесное кольцо его рук, Сирена чувствовала, как воспламеняется кожа, как трепещет в сладком предвкушении каждый нерв. Вопреки доводам рассудка она выгибалась ему навстречу, испытывая восторг от слияния с великолепным телом, одурманенная его терпким запахом, забыв обо всем, кроме бесценных мгновений в объятиях любимого.
Лунный свет заливал шелковистые пряди, обрамлявшие точеное лицо. Погрузив руку в густые локоны, Трейгер запрокинул ее голову для жадного поцелуя и замер, очарованный желанием, светившимся в изумрудных озерах ее глаз.
– Только сейчас я понял, как тосковал по тебе. Гораздо сильнее, чем мне казалось.
– Правда? – прошептала она.
– Показать тебе, как сильно?
Нежно взяв в ладони его лицо, Сирена задержала дыхание, опасаясь, что Трейгер заметит сиявшую в ее глазах любовь. Как жаль, что муж не отвечает ей тем же и она не может затронуть его сердце!
– Да, – выдохнула Сирена. – Докажи мне, что я нужна тебе. – И помолилась о том, чтобы услышать слова, которые смягчат боль, терзавшую ее душу. – Люби меня, Трейгер.
Он прильнул в неожиданно нежном поцелуе, от которого у Сирены выступили слезы. Будто издалека она услышала собственный вздох, когда Трейгер провел рукой по внутренней стороне ее бедра. Казалось, Сирена парила, затаив дыхание, вне времени и пространства, как невесомое перышко, доверившееся ветру. Мысли разбегались. Она сознавала только то, что желает его, пусть на одно мгновение, невзирая на боль и страдания, которые испытает, когда стихнет огонь страсти и придется расплачиваться за по следствия собственной глупости.