тянулась к нему сквозь тьму вод, зная, что он там, что его любовь преодолеет все границы, даже саму смерть…
— Микаэла! — слабо прозвучал и тут же замер в разъяренных порывах ветра голос Вэнса. Крепко держась за обломок шлюпки, сделавшейся его спасением, он вновь и вновь повторял ее имя.
— Капитан Кэвендиш!
Вэнс резко повернул голову — освещая себе путь чудом уцелевшим фонарем, к нему изо всех сил гребли Тимоти Тоггл и Джереми Ивз. В свое время они из предосторожности привязались к мачте, что позволило им избежать участи Вэнса и Микаэлы.
— Держитесь, капитан, — Тимоти приналег на весла, — сейчас мы подберем вас.
— А где Микаэла? Вы видели ее? — прокричал Вэнс, стараясь держать голову над водой.
Ответа не последовало. Моряки, с трудом добравшись до Вэнса, протянули ему весло. Едва он перевалился через борт, как оба изо всех сил заработали веслами, направляясь к уцелевшему судну, угрожающе раскачивающемуся на неутихающих волнах.
— Кто-нибудь видел Микаэлу? — повторил Вэнс, с трудом поднявшись на палубу и вглядываясь в угрюмые лица своих товарищей. Схватив фонарь, он бросился к одному борту шхуны, затем к другому, тщетно вглядываясь в непроницаемую тьму. Он повторял имя Микаэлы, пока не охрип, но все было тщетно.
— Капитан, — Тимоти положил тяжелую руку на плечо Вэнса, — это бесполезно. Они погибли, все погибли — капитан Сафер, Микаэла и еще двое. Вы сделали все возможное, чтобы спасти их, но…
— Мы никуда не уйдем отсюда, пока не обыщем каждый квадратный фут, — резко проговорил Вэнс.
— Никому из нас не хочется верить в худшее, сэр, — мрачно возразил Тимоти, преграждая своей могучей фигурой путь капитану, который, казалось, готов был начать поиски немедленно. — Но вы ведь сами отлично понимаете, что шансов уцелеть в такой шторм у них просто не было. Вы видели, как ушел под воду капитан Сафер, привязанный к мачте, а Микаэла… — Тимоти опустил голову и посмотрел себе под ноги. — Она всего лишь женщина, капитан: даже если у мужчин, которых мы вытащили из воды, сил уже не осталось, то на что же рассчитывать ей? А если кто и уцелел чудом, ветром и течением их отнесло бог весть куда. Их нет больше, и ничего тут не поделаешь.
У Вэнса защемило сердце. Проклятие, каким же дураком надо быть, чтобы позволить ей забраться в эту чертову шлюпку и броситься на помощь Люсьену! Этот героизм стоил ей жизни… А Люсьен… Вспомнив, как друг просил его присмотреть за женой, Вэнс вовсе упал духом. Выходит, он подвел их обоих…
— Капитан, — голос Тимоти вывел его из тяжелых раздумий, — у нас на борту многим нужна медицинская помощь. Некоторым совсем плохо. О живых надо подумать, капитан, мертвые могут подождать.
Вэнс понимал, что моряк прав, и все же никак не мог примириться с ужасающей реальностью. Он потерял своего лучшего друга, он потерял женщину — само воплощение жизни, единственную, которая по- настоящему тронула его сердце. Боже всемогущий, а ведь ему придется еще обо всем рассказать Адриану! При мысли об этом у Вэнса руки опускались. Одной штормовой ночи хватило, чтобы превратить в пыль наследство Саферов и лишить жизни их предполагаемого владельца.
— Капитан, вас ждут, — настойчиво повторил Тимоти, подталкивая Вэнса к мостику. — Судно изрядно потрепало, нужно принимать срочные меры, иначе мы все отправимся на корм рыбам.
Это было правдой: живые должны были помогать живым. И все же, машинально отдавая необходимые команды, Вэнс невольно прислушивался к зазываниям ветра в надежде различить слабый голос, который поможет найти пропавших; но все было тщетно — до него доносился только рев набегающих волн, удары грома, скрип обшивки и одинокий шепот призраков, кружащихся в ночной мгле…
Глава 20
Очнулась Микаэла на деревянном плотике, который стремительно уносило в океан. Ее поразила собственная способность выживать в любых обстоятельствах, хотя никаких усилий к этому она почти не прилагала. В самом деле, какой смысл жить, если на сердце тяжело так, будто его камнем придавило, а будущее столь мрачно и призрачно, что о нем и думать не хочется?
Образ Люсьена, запутавшегося в канатах на сломанной мачте, все еще маячил перед ней, лишая последних сил к сопротивлению. Даже сейчас доносился до нее его глубокий голос, требующий вернуться назад, подумать о собственном спасении. Люсьен понимал, что его шансы выжить ничтожны, и в последний свой миг думал о ней.
Слезы брызнули из глаз Микаэлы. Ее возлюбленный погиб, и ей не удалось спасти его; скоро ей самой предстоит та же участь. Раньше она была слишком упряма и своенравна, чтобы признаться Люсьену в любви, а теперь слишком поздно, время ушло.
Налетевшая волна резко подбросила плотик, и Микаэла зажмурилась. Даже если ей суждено выбраться из этой передряги, все равно потом она превратится лишь в ненужную оболочку ноющей боли и жалости. От Люсьена остались одни сладостно-горькие воспоминания да ребенок, которому так и не суждено появиться на свет. Ну отчего судьба так к ней жестока?
Поняв, что ей уже не найти ответа, Микаэла закрыла глаза и приготовилась к неизбежному.
Люсьен застонал и с трудом пошевелился на обломках досок, которые поддерживали его на плаву. Его глаза не сразу различили облачное небо и первые слабые отблески зари. А он уж думал, что спустился в настоящий ад, и не рассчитывал увидеть еще хоть один рассвет. Ему лишь чудом удалось спастись в отличие от несчастного, которого он пытался вызволить.
Люсьену были видны огни на палубе удаляющегося корабля, но его отнесло слишком далеко, чтобы докричаться до Вэнса сквозь воющий ветер.
Люсьен угрюмо сдвинул брови. Микаэла, эта отважная женщина, пыталась спасти его, не думая о себе. Разумеется, он подозревал, что она предпочла бы видеть его скорее мертвым, чем живым, — для нее это означало свободу, а также богатство, о котором и мечтать не приходится; однако она рискнула всем, лишь бы спасти человека, который играл ею, как марионеткой, и обманывал ее. Микаэла всегда была отважным бойцом, даже если ввязывалась в заранее проигранные сражения: у нее слишком чистое сердце и благородная душа, чтобы наблюдать за тем, как кто-то гибнет, и не попытаться его выручить. Она все делала для того, чтобы другие не страдали, как она в детстве, чтобы чувствовали себя в этой жизни желанными и любимыми.
Ну и что же теперь? Как ему дальше жить без Микаэлы? Он пять лет провел, оплакивая Сесиль, которая была совсем не такой, какой ему представлялась. Именно это Вэнс с Адрианом постоянно пытались втолковать ему все эти годы, но что проку от их правды, если Микаэлы больше нет?
Случались в последние несколько месяцев моменты, когда Люсьен был почти готов признаться, что любит эту удивительную красавицу, которая совершенно перевернула его жизнь; но куда было девать ощущение вины, которое неизменно удерживало его от того, чтобы произнести нужные слова? Сама мысль о признании в любви к Микаэле, после того как он торжественно поклялся не забывать Сесиль до конца дней своих, тяжким бременем лежала на совести Люсьена. Он поднял свою первую любовь на недосягаемый пьедестал, не позволяя никому посягать на этот памятник, но когда появилась эта свободолюбивая, излучающая удивительную энергию женщина, решимость его сильно поколебалась.
Закрывая глаза, Люсьен теперь видел перед собой лицо не Сесиль, но Микаэлы. Он вспомнил с пронзительной ясностью, как стоял на краю проклятого обрыва, глядя вниз, где распласталось тело Микаэлы, и молил Бога о том, чтобы она осталась в живых, давая самому себе страшную клятву, что сделает все возможное, лишь бы хоть как-то загладить свою вину.
Когда к Микаэле вернулось сознание, Люсьен поместил ее в мир совершенной гармонии и все сделал для того, чтобы она обрела счастье. В тот момент он уже любил ее безоглядно, оттого и не открывал ей правды; когда же память к ней вернулась, все стало только еще хуже.
У Люсьена больно защемило сердце. Если Микаэла погибла, пытаясь выручить его, вряд ли он сможет дальше жить с болью этой утраты. Пять лет назад он уже прошел все муки ада и, видит Бог, новых не выдержит; ему даже подумать об этом было страшно, особенно сейчас, когда Микаэла показала ему разницу между юношеской влюбленностью и глубоким, непреходящим чувством, которое испытывает зрелый мужчина.
