Петрович.
Загрохотали девяносто орудий и мортир. Все заволокло дымом. А на восточном берегу завязалась стычка. Генерал Кроншорт послал из Финляндии отряд на помощь осажденным. Два часа бились преображенцы и семеновцы. Сломали, сокрушили шведов, половину перебили, другую взяли в плен. Батареи окутались пороховым дымом, а над крепостью поднялись черные клубы пожарищ. На второй день из крепости вышел барабанщик с белым флагом. Огонь на время стих.
Прочитав письмо парламентера, Петр, не скрывая смеха, передал его Шереметеву:
— Почитай, каковы женки шведские хитры. Командантша просит отпустить ее со своими дамами, «дабы могли из крепости выпущены быть ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния, в котором они обретаются».
Петр крикнул писаря, начал диктовать:
— Пиши дамам. Бомбардирский капитан Петр Михайлов не отваживается передать их просьбу главнокомандующему, «понеже ведает он подлинно, что господин его фельдмаршал тем разлучением с мужьями их опечалить не изволит, а если изволят выехать, изволили бы и любезных супружников своих вывести купно с собой».
Когда парламентер отъехал, Шереметев, сомневаясь, покачал головой:
— Изучил я хитрости шведские, время крадут.
— Подождем час и продолжим пальбу, ежели не ответят.
Шлиппенбах, как и ожидалось, не внял совету бомбардирского капитана, и целую недели на крепость с обеих берегов сыпались ядра, всюду заполыхали пожары. На военном совете решили штурмовать крепость. Стали отбирать охотников. Петр назначил штурм на 14 октября, командиром определил подполковника Михаила Голицына, семеновца:
— Ты в атаку ходил и под Азовом, и под Нарвой, не мне тебя поучать. Пойдешь на рассвете, отчаливай на лодках скрытно, сигнал к штурму — троекратный выстрел из мортиры.
Охотники высадились на узкую прибрежную полоску и бросились на штурм.
Атакующих встретил залп картечи. Пали первые убитые, раненые. Вторая волна семеновцев бросилась к пролому. Оттуда опять изрыгнулась свинцовая смерть. Шведы на этот раз бились насмерть. Со стен поливали кипятком, горячей смолой, кидали головешки. На беду, штурмовые лестницы оказались короткими. Петру все видно было как на ладони. Семе-новцы явно замешкались, что-то не ладилось. Десять часов с начала атаки, а в крепость еще не проникли. Кое-где солдаты попятились к лодкам.
Голицын матерно ругался, сам подбежал к берегу, сталкивал лодки в воду:
— Не хрена вам задницу шведу показывать!
Петру картина боя до боли напоминала первый штурм Азова. Он уже послал ординарца дать отбой атаки.
— Рановато, — пробурчал Головин, — Голицыну помочь надобно.
Меншиков не выдержал. Он уже успел отобрать отряд охотников.
— Мин херц, дозволь. Сколь можно позорно отходить нынче, подмога нужна свежая, преображенцы рвутся, засиделись…
Мрачный Петр, не оборачиваясь, махнул рукой.
— Добро.
Меншиков и Голицын с обнаженными шпагами первыми ринулись в атаку и переломили ход штурма.
Лучи заходящего солнца высветили белое полотнище на крепостных стенах. Шведы сникли и капитулировали.
Радость победы захлестнула царя, сделала милосердным. Оставшихся шведов — восемьдесят человек под ружьем и сто пятьдесят раненых — отпустили на лодках вниз по Неве.
— Пущай плывут, токмо обуза нам, их ни кормить нечем, ни сторожить некому.
От шведов достались сто сорок пушек, десять тысяч ядер. Как всегда, штурмующие войска потеряли больше, чем шведы в два раза. Под стенами крепости полегло пятьсот шестьдесят офицеров и солдат. Как ни горьки утраты, но явный успех подбодрил царя. Разогнал сумрак прежних неудач.
Тут же Петр разделил радость с приятелем, генерал-фельдцейхмейстером Виниусом в далекой Москве:
— Назовем сию крепость по праву Шлиссельбургом, — сказал, открывая застолье, Петр, — ибо она есть ключ к нашему морю Балтийскому. Поручику Меншикову быть начальным комендантом сей крепости. Полковника Голицына прошу любить и жаловать.
Пировали несколько дней, как всегда, пили до помрачения ума. Не все выдержали непомерную нагрузку. Саксонский посланник Кенигсен перебрал до того, что в темноте, переходя ручей, свалился в воду и захлебнулся. Вытаскивал его Павел Ягужинский, с недавних пор адъютант Петра. Случайно в кармане саксонца он обнаружил любвеобильные письма к посланнику от Анны Монс. В отличие от только что «расколотого» Орешка, для Петра так и остались нераскрытыми тайные мотивы поступков любимой женщины. Ведь он уже подумывал жениться на своей фаворитке… Но протеже Лефорта вела двойную жизнь, оказалась легкомысленной и неверной.
Заныло где-то под сердцем у Петра. Прежде такого не испытывал. «Баба мне, царю Всея Руси, рога наставила».
Судьба моряка неразрывно связана с морем. На берегу он гость. Гость, он и есть гость…
Еще не прошло похмелье первой победы, а Петр устремился на Ладогу с Головиным и Меншиковым.
Во время осады Орешка все время под рукой был Федор Салтыков. Флотилия малых судов, построенная на Сяси, встретила петровские полки еще на Ладожском озере. На небольшой шняве Салтыков сопровождал караван судов к Нотебургу, сноровисто управлял судном.
— Пойдем поначалу к тебе на Сясь, — вспрыгнув на шняву, распорядился Петр.
На Сясьской верфи царя с небольшой свитой встретил Иван Татищев. На крайнем стапеле шпангоуты обозначили головной фрегат. Плотники начали обшивать их досками.
— Первенец наш на Балтике. — Петр погладил шпангоут.
Вдруг скинул кафтан, выхватил у растерявшегося плотника топор, согнувшись, полез к корме. Там плотники веревками притягивали к шпангоутам очередкую доску обшивки. Через минуту рядом зазвенел топором неразлучный Меншиков. Весь день не выпускал царь топор из мозолистых рук, посмеивался:
— Гляди, отвык топориком помахивать, волдыри вскочили.
Вечером обговаривал с корабельщиками планы:
— Отсель пойдем на Свирь. Будем глядеть место для новой верфи, поболее вашей. Весной отвоюем Ниеншанц, а там море. Флот зачинать будем Балтийский — силушку закладывать морскую.
По берегу Свири пробирались на лошадях. Облюбовали большую поляну на берегу.
— Быть здесь полю лодейному, — утвердил Петр.
Ни с кем из своих приближенных царь не общался столь часто и душевно в письмах, как со своим «дядькою» Федором Апраксиным. Из Воронежа к царю почта шла месяц, а то и больше. Но в походах по Северу, пробираясь сквозь крепостные заслоны к морю, где все побережье сплошь принадлежало шведской короне, Петр на коротких привалах ждал вестей с южных рубежей. Там под присмотром Апраксина на верфях Воронежа прирастала морская мощь для осуществления державных замыслов о выходе в Черное море. Он же, адмиралтеец, надежно правил всей обороной и на Азовском море, поступал часто по своему разумению, не ждал царского повеления.
Прибыло два полка Охраны верфей от набегов татар, но в Москве почему-то указали им рубеж обороны чуть ли не под Харьковом. Опять поступил по своему разумению, разместил полки поблизости от верфей. О всех событиях донес царю, который с полками был где-то на пути к Архангельскому.
«На Воронеже милостию Божей все благополучно, и вода была превеликая, какой давно не бывало, и кораблей выведено на устье 11, да еще ведут два корабля, „Божие предвидение“, трудов твоих государевых, да „Черепаха“ строения Осипа Ноя. Только безмерно жалею, что сей весны не отпустил в Азов, зело, государь, времени и воды жаль.
Еще милости твоей доношу: по указу твоему велено быть полкам для охранения Украины и стоять им велено в Рыбном, а по моему размышлению, пристойнее им стоять в близости от Воронежа, чтоб верстах в 10, или как воля твоя для охранения флота, дабы злодей, мусульманин какой хитрости не учинил».
Когда провожал в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали: «Для какой цели?» Апраксин шутя успокаивал офицеров:
— Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.
Вчерашние морские забияки хохотали, не подозревая, что одному из них судьба уготовила смерть от шпаги в тех местах…
По указу царя Федор Матвеевич Апраксин отправил на Белое море сотню матросов и сам схватился за голову. Настало время самому плыть к Азову, а экипажей кот наплакал.
«Умилосердись, государь, — слезно просил он царя, — прикажи нанять матросов, ей-ей, смертная нужда и русские в расходе у города Архангельского 120 человек, в Азов послано 150 человек, умерло человеке 150. Об офицерах и писать не смею, сотвори, государь, милость, ей-ей, нужда».
Покидая верфи, наказал помощнику Игнатьеву:
— Гляди особо, Петро, за «Предистинацией», Скляеву штоб отказа в работных людях не было.
Прощаясь с добрым помощником и товарищем, не знал, что видится с ним в последний раз…
В Черкассах отряд Апраксина встречал капитан Бергман. Тот докладывал:
— Все исполнено, как ты указал, господин адмиралтеец. На стражу отрядил один корабль, другой на смену держу. Остальные без матросов и канониров,
