После Крещения царь уехал в Воронеж. Первым делом выслушал Федора Апраксина. Адмиралтеец всю кампанию провел на Азовском море. В Таганьем Роге работы подвигались.
— Нынче, Петр Лексеич, я оставил на зиму в Таганьем Роге десять кораблей, две галеры и яхту. Другие неисправные суда отправил в Азов.
— Што татары?
— Поговаривали, крымский хан собирается на Азовский край. Но там нынче надежно. Донское гирло закупорил сваями, оставил один рукав для прохода, Кривую Кутюрьму. Ее же цепями перегораживаем постоянно.
— Ты, Федор, за Азовом присматривай крепко, нам он дорого стоит. К весне веди туда новопостроенные корабли. «Предистинацию» сам поведешь. Да и за Воронежем приглядывай. Не то крымский хан подберется неожиданно, все спалит. Пришлю сюда вдобавок батальон преображенцев.
Несколько дней корпел вместе со Скляевым над чертежами пятидесятипушечного корабля «Ластка». В перерывах у отдельной пристани по привычке работал за плотника, то на «Предистинации», то на «Старом Орле». За год корабельный мастер Петр Михайлов по ведомости получил триста шестьдесят шесть Рублей. Подмастерье Федор Скляев стоял в списке строкой ниже, следом Лукьян Верещагин. В Воронеж нет-нет да и заглядывали любопытствующие заморские гости. Не забывали старые знакомцы из Голландии. В этот раз восхищался «Предистинацией» путешествующий Корнелиус Бруин. «Один из военных кораблей, выстроенных под надзором и по указанию царя, блистал перед остальными всевозможными украшениями, в нем капитанская каюта обита ореховым деревом».
Вечером, в день приезда, Петр надолго задержал у себя Апраксина. Пили изрядно, но не хмелели. Сначала помянули близких, покинувших этот свет.
— Што поделаешь, Федя, все под Богом ходим. Один Всевышний ведает наш предел живота. То ли пуля тебя шальная прикончит, то ли в море сгинешь, то ли в постели занедужишь под бабьим крылом. — Петр резко схватил полный бокал, жадно выпил все без остатка. — Бабы из нас, поди, готовы все соки вытянуть, им бы токмо свое удовольствие иметь. Еще не ведому кому более везет, бобылю или женатому.
Царь примолк, потирая переносицу, о чем-то задумался.
«Тебе-то ведомо ли было про кралю свою немецкую? Небось никто не повестил, боязно», — подумал Апраксин и, отвлекая царя, заговорил о делах в Азове. Петр слушал внимательно, изредка о чем-то спрашивая, и остался доволен.
— Гляди-ка, Федя, ныне особо надобно опасаться здесь, в Воронеже. Не токмо турок, а шведы своих шпионов подсылать сюда могут, пакостить станут.
Апраксин вспомнил о Татищеве:
— Што, на Сяси-то налаживается верфь?
Петр решил не откладывать новость, раз пришлось к слову:
— Дело пошло, Иван Татищев молодец. Однако ево под твою руку отдаем.
— С чего бы, Петр Лексеич?
Петр неожиданно повеселел:
— Дела у нас на Балтике затеваются великие. Станем верфи новые зачинать на Свири и в других местах. Ты-то у нас кто? — Петр ехидно усмехнулся: — Адмиралтеец. Стало быть, в твоих руках все корабельное строение станется. Не токмо на Воронеже, а всюду. И спрос с тебя велик будет. Держись.
Апраксин, слушая царя, от неожиданности даже вспотел. А царь, продолжая улыбаться, налил вина, подмигнул:
— Указ получишь днями. Здравие твое, адмиралтеец.
На следующий день Петр умчался на верфи в Таврово, к своей ненаглядной «Предистинации», а через неделю, не задерживаясь, уехал в Москву.
Он, верно, еще не доехал до столицы, когда в Воронеж поступил указ:
«К тому корабельному делу послать из Адмиралтейского же приказу, и о том его В.Г. указ в приказ адмиралтейских дел к тебе, адмиралтейцу, Федору Матвеевичу со товарищи посланы с ним его В.Г. указом».
В прошлую кампанию 1702 года, пользуясь некоторой распыленностью войск Карла XII в Лифлян-дии, крупные русские отряды конницы и пехоты нанесли несколько ощутимых ударов неприятелю. Первым потерпел поражение генерал Шлиппенбах, большая часть шведской пехоты была уничтожена, а сам Шлиппенбах с конницей едва успел унести ноги в Пернов. Вслед за ним на речке Ижоре горечь поражения испытал генерал Кроншорт.
Узнав об этих неудачах, опьяненный недавними Успехами в сражениях с саксонцами Августа II, король Швеции особенно не возмущался, но графу Пи- перу с некоторым раздражением заметил:
— Примите все меры, чтобы в Европе не болтали о наших неудачах в Лифляндии. Заткните рот этим газетным писакам гульденами, денег не жалейте.
Король Швеции намеревался двинуться пока в Польшу, чтобы окончательно изгнать оттуда Августа II и посадить на престол преданного человека.
Накануне похода он распорядился навести порядок на северных рубежах:
— Передайте приказ Адмиралтейству загнать русских в их стойло в дремучих лесах.
Со своей стороны, Петр I старался как можно крепче пристегнуть основные силы шведов к среде неустойчивой и весьма переменчивой в настроениях шляхты Речи Посполитой. Усыпляя спесь и гонор и прельщая высокомерных панов, царь направил к ним Манифест: «Лифляндия не должна принадлежать никому, кроме Речи Посполитой, а Москва торжественно отрекается от всех прав на эту шведскую провинцию».
В эту пору отдохнувшие за зиму войска строились в боевые порядки.
Едва прошел лед на Неве, в конце апреля 1703 года, Шереметев двинул полки вниз по правому берегу к Ниеншанцу, или Канцам, как называли новгородцы эту крепость сто лет назад. Войска впервые шли налегке. Петр на яхте,[20] ботах, водой доставил осад-ную артиллерию: шестнадцать мортир, сорок восемь пушек, десять тысяч бомб. По пути из Шлиссельбурга Петр спросил полушутя Головина:
— Господин адмирал, не желаете ли выйти в море?
Головин так же в тон ответил:
— Как пожелаете, господин капитан Петр Михайлов.
Выгрузив орудия, припасы, осадный инструмент, царь вместе с Шереметевым осмотрел со всех сторон крепость.
— Сие не Шлиссельбург, господин фельдмаршал, крепостца хлипкая, землей одета. Мню, без меня управитесь с осадными хлопотами. Мортиры надобно поставить там, — протянул руку влево, — пушки напротив, вдоль берега Охты. Я с вашего позволения отлучусь на взморье. Надобно проверить, нет ли там Нумерса.
— Мотри, капитан Петр Михайлов, крепостца-то земляная, ан пушки у шведов чугунные.
Погрузив на яхты и боты сотни преображенцев, прижимаясь к левому берегу, флотилия проскользнула мимо крепости. Пальнули шведские пушки, ядра легли с недолетом, и пушки примолкли — берегли огневое зелье.
Яхта шла головной. Половодье было в разгаре, и разлившаяся Нева сильно притопила левый, низменный берег. Справа потянулись острова, тоже притопленные, с редким сосняком. Правый берег сплошь закрывал сосновый бор. В дельте река делилась на рукава.
Небо над заливом постепенно распогодилось, кое-где в разрывах серых облаков уже проглядывала голубизна, изредка на воду прорывался скупой солнечный луч. С моря потянуло прохладой. Петр облизнул верхнюю губу, засмеялся:
— Солоно. Вот оно, нашенское море-то. — Нашел глазами Наума Сенявина. — Суши весла, Наум.
— Весла суши! — понеслась зычная команда.
На адмиральскую яхту равнялись другие суда. Небольшая волна, булькая, подбивала к борту.
— Глянь, господин адмирал, вроде бы горизонт чист, — Петр протянул подзорную трубу Головину, — оглядися.
Слева на болотистом берегу просматривалось устье небольшой речки, из нее фонтаном выбивалась струя, сливаясь с невской водой. Справа тянулся поросший лесом остров.
— На море покуда тихо, — опустив трубу, чуть с одышкой проговорил Головин.
— То-то и оно, что пока.
Где-то далеко за кормой бабахнула пушка.
— Начинается еще одна Кутюрьма, — повел плечами Петр. — Наум, весла на воду, правь к берегу.
На острове, осмотревшись, Петр приказал Меншикову:
— Сей же час, поручик, отбери десятков пять солдат с сержантами и образуй здесь караул. К вечеру тебе подвезут шатер, припасы. Назавтра пришлю Василия Корчмина с пушками. Передовая застава будет. Оставляй три бота. Чуть что, мигом нам доноси.
С Канцами оказалось немного проще, чем со Шлиссельбургом. Закончив осадные работы, Шереметев, прежде чем открыть огонь, испросил Петра.
— Пошли коменданту капитуляцию, — посоветовал царь, — авось он поумней своего собрата из Шлиссельбурга.
Комендант долго не размышлял, у него большой гарнизон — семьсот человек.
— Комендант велел передать, — доложил посланец, — что «крепость вручена ему для обороны».
Вечером заговорили русские пушки, а в пять часов утра 1 мая шведы выбросили белый флаг. Как и прежде, гарнизон отпустили со знаменем и снабдили провиантом до Выборга.
— Ну вот, слава Богу, и мы окончили поход, стали другой ногой на море Балтийском, — не скрывал радости Петр.
На следующий день семеновцы и преображенцы втянулись в крепость, а Петр заканчивал письмо Ро-модановскому: «Господь Бог заключительное место сие даровал. Извольте сие торжество отправить хорошенько, и чтоб после соборного молебна из пушек, что на площади, было по обычаю стреляно».
К обеду вдруг показался бот с низовья Невы. Гребцы, видимо, спешили, усиленно выгребали против ветра и течения.
В палатке у Шереметева уже приготовились начать празднество, как вошел солдат, посланный Меншиковым:
— Велено доложить, на взморье появился неприятель с кораблями.
Не долго думая, Петр распорядился:
— Поперву поднять над Канцами шведский флаг. Никому не бродить в округе, полки под лесом держать, чтобы неприятель не узрел. Я сей же час пойду на розыск. Ежели швед объявится, сигналить пушками, ответствовать таким же числом.
…Вице-адмирал Нумере, как и в прежние кампании, едва сошел лед в Финском заливе, повел эскадру из Выборга к Ниеншанцу. Стоя на мостике, он
