денег. А так завсегда более отписываю Федору Матвеевичу. Генерал-адмирал меня обязал ставить его обо всем в известность. — Салтыков отложил перо, снял пальцами нагар у свечи. — Писание же сие и верно государю сочиняю. Уже не первый год. Видишь ли, за минувшее время насмотрелся на устройство жизни здесь. Обида берет за наше отечество. Худо у нас многое. Поразмыслил о том и отписал государю свои пропозиции.
Салтыков взял перо, обмакнул в чернила, а Сенявин не удержался, полюбопытствовал:
— Разумею, твое усердие государь по заслугам отметит.
— Не ведаю, Иван, покуда ни ответа, ни привета. Решился в другой раз с государем поделиться своими грешными мыслишками. Авось польза будет. — Федор закашлялся. — По совести, надоело здесь, домой тянет.
Прошла неделя-другая, и Салтыков уезжал в Лондон, на прощание предупредил Сенявина:
— Ты гляди, матросню свою упреди. В здешних кабаках немало шпионов швецких шастает. Вербуют датчан, голландцев, немцев на свою службу. Заодно выведывают о нашенских делах. Они-то и доносят обо всем в Карлскрону о наших замыслах своим адмиралам. Особо по сию пору, чуют, што наша морская сила подымается.
После отъезда Федора Сенявин начал присматриваться к посетителям таверн в Копенгагене.
Как и обычно во всех портовых городах мира, завсегдатаями этих злачных мест были моряки. Таверны, как правило, не закрывали свои двери перед посетителями круглые сутки. Через Датские проливы с обеих сторон, с запада и востока, то и дело приходили ежедневно десятки, а в летнюю пору и более купеческих судов. Товары везли из ближних портов Англии, Голландии, Франции. Реже мелькали флаги Испании, Португалии, Венеции. В обратном направлении часто те же купеческие парусники набивали трюмы покупками в портах Швеции, Петербурга, Ревеля, Риги, Данцига. На море шла война, но торгаши делали свое дело.
По пути, суда, как правило, на день-другой заходили в Копенгаген, наполняли бочки свежей водой, запасались провизией. Если в проливах штормило, отстаивались на якорях, ждали доброй погоды.
В такие дни матросня, боцманы, шкиперы, коммерсанты съезжали на берег — поразвеяться перед дальней дорогой или, наоборот, разрядить накопившееся неделями напряжение после долгого пути.
Разноплеменная и разноязычная толпа посетителей таверн отводила душу под воздействием издревле прельщавших пороков человечества — табака, вина и распутных женщин…
Время в свое удовольствие моряки проводили, распределяясь строго по корабельным сословиям. Капитаны — отдельно, их помощники и офицеры — сами по себе, и дальше шкиперы, боцманы и прочая матросня. Сбирались компаниями по своим судам, кучковались. Бывало, заходили одиночки или парами, долго присматривались друг к другу, прежде чем развязывать языки.
К таким-то уединенным парочкам и начал приглядываться Сенявин. Среди них с удивлением и без особого труда он высмотрел пришельцев с берегов Швеции. Оно и немудрено. Два года, проведенные в плену у шведов, приучили свободно овладеть шведским наречием и легко распознавать уроженцев Скандинавии по обличиям. Проникали сюда шведы довольно свободно, на купеческих судах. От Копенгагена до ближайшего шведского порта Мальме было всего-навсего десяток миль. В ясные дни шведский берег просматривался невооруженным глазом.
Что же поделывали в тавернах Копенгагена посланцы королевской Адмиралтейств-коллегий?
Главная их цель — вербовка матросов для королевского флота.
Неохотно, несмотря на недурное жалованье, определялись на морскую службу юнцы из шведских деревень. Городские жители тем более предпочитали безмятежное существование рискованной и опасной профессии матросов на военных судах. Куда еще ни шло, сносно было наниматься на купеческие суда. Там платили меньше, но и жизнь была намного вольготнее, чем в королевском флоте, — сам себе хозяин. Поэтому и выискивали шведские агенты среди датчан, голландцев, саксонцев, французов и прочих наций наемников. Предлагали неплохое жалованье, бесплатный харч и одежду. Разный люд шатался по тавернам, среди них немало отчаянных голов. Кое-кто соглашался. Почему не испробовать? А там видно будет, — ежели не по нраву, так и сбежать можно.
Другую цель преследовали лазутчики из Карлскро-ны — главной базы королевского флота — выведывать все, что касается русских военных кораблей и других припасов для войны, покупаемых русскими в Англии.
Сенявин объявил своим офицерам:
— Наставляйте боцманов и всех матросов, кои на берег сходят. По службе ли, по своей охоте, стереглись бы шведских сыщиков. Иначе быть им по всей строгости наказанными. Да не пускать на берег разную ненадежную братию…
Как-то вечером заглянул Иван в одну из таверн. В углу уединился швед с двумя матросами. Присев напротив, Сенявин понял, что швед уже сговорился с собутыльниками и те, подвыпив, решили подписать контракт.
Сенявин неплохо усвоил и голландский, и немецкий во время вояжа в Европу с царем. Понял, что швед уговаривает саксонца и датчанина.
Старшему по возрасту, датчанину, швед сулил хорошие деньги и стоящую должность.
— Будешь ты, Юнас, стоять у пушек на фрегате. Что тебе за капрала верховодить над канонирами — почти как унтер-офицер.
«Прельщает, стервец, — усмехнулся про себя Сенявин, — заманивает, сети расставляет на пьяную голову». Но вмешиваться не стал, допил вино и удалился. Жил он на корабле, раз в неделю наведывался за почтой в посольство.
На следующий день зашел к посланнику Василию Лукичу Долгорукову, пересказал слышанный в таверне разговор.
Долгоруков, ухмыляясь, вяло махнул ладонью.
— Сие для меня не новинка. Шведов полно в Копенгагене, не таятся. Фредерик будто их не примечает. И нашим, и вашим. — Усмешка сползла с лица князя. — Одначе и мы не лыком шиты. Мои шпионы и в Карлскроне, и в Стокгольме выведывают, што творится в вотчине у Карла. — Князь, подняв лохматые брови, стрельнул глубоко сидящими голубыми глазами на Сенявина. — Днями Ватранг со своей эскадрой в море отправится, в путь-дорожку к нашему бережку. О том я государю уже отписал.
Долгоруков помолчал, потер высокий лоб, а Сенявин озабоченно сказал:
— Стало быть, швед метит опередить государя. Не иначе, силу нашу на море побаивается. Прежде такого не случалось.
Посланник глубоко вздохнул:
— Так-то оно так, капитан, токмо Ватранг тоже не дурак. Небось по пальцам знает эту самую, брат, силенку нашу морскую. Потому и вольготно царствует на Варяжском море. Добро, хоть Федька Салтыков аглицких да голландских судов прикупает, поди, уже более десятка их в подмогу государю направил.
Когда князь произнес имя Федора, Сенявин невольно вспомнил беседы с ним и спросил напрямик:
— Слыхал я, ваше сиятельство, дело-то он вершит исправно, а деньгу для расчета с коммерсантами ему достается вымаливать частенько, будто нищему на паперти.
Долгоруков насупили брови. «Ишь куда стервец гнет».
— О том не ведаю. Князь Куракин в Гааге деньгами распоряжается по государеву указу. Не нашего с тобой ума сие дело.
«Не горазд князюшка правду-матку слушать», — сердито подумал Сенявин.
— А тебе, капитан-поручик, — с холодком в голосе заканчивал аудиенцию Долгоруков, — пора сбираться в дорогу. Через неделю-другую можно без боязни отплывать. Ежели непогода прихватит, укрывайся в Гданьске.
Для Сенявина слово князя звучало, как царево повеление. «Может, Долгоруков и более моего ведает». Но Иван не привык отчаливать в туманной мгле.
— Значится, не ждать мне «Михаила»? «Какие эти моряки досужие», — смягчаясь, рассуждал Долгоруков.
— Неча время упускать. Объявится твой «Михаил», я с ним управлюсь. Следом за тобой отправлю.
Своеобразна и необычна схватка парусных кораблей в открытом море. При равенстве сил противников, кораблей и пушек успех сопутствует обычно тому флагману, который оказался в более выгодной позиции для маневра и имеет лучшую выучку своих экипажей.
Первое достигается занятием и удержанием положения «на ветре» по отношению к неприятелю, тогда флагман, имея свободу маневра, диктует сопернику свои, выгодные для него, условия сражения. И соперник, не имея выбора, поневоле вынужден или вступать в схватку, или ретироваться.
Но не все так однозначно. Много различных перипетий на море могут резко изменить обстановку, и Фортуна развернется в другую сторону.
При всем том, та же удача может улыбнуться и страждущему, если ветер переменится или на море вдруг заштилеет и паруса сникнут.
Издревле нередко участь боя решалась в абордажной схватке. Виктория всегда сопутствовала отважным и стойким бойцам. В рукопашной схватке на палубах военных кораблей определялся победитель в морском сражении…
В начавшейся морской кампании 1714 года королевская Адмиралтейств-коллегия не сомневалась в успешном исходе борьбы на море с русскими. На их стороне мощное превосходство в силе. Теперь-то царю не уйти от поражения. Об этом говорили в королевском Совете, и не сомневалась в удаче Уль-рика, моряков благословляли на подвиг пастыри духовные.
Накануне похода Ватранг заслушал флагманов и капитанов о готовности к походу. Настроение у адмирала было пасмурное. После недавней кончины Вахтмейстера король назначил его возглавлять Адми-ралтейств-коллегию, и по чину должно ему быть генерал-адмиралом. Но вдруг королевский совет заартачился, поскупился. В казне и так шаром покати. Обойдутся моряки и без генерал-адмирала, достаточно и адмиральского звания старшему флагману.
Окидывая взглядом своих подопечных, собравшихся в салоне флагманского корабля «Бремен», Ватранг еще раз мысленно оценивал каждого из них.
Первым докладывал вице-адмирал Лилье:
— Герр адмирал, моя эскадра в полном порядке.
Ватранг всегда питал особую симпатию к своему соратнику и первому заместителю, на него можно положиться в бою.
Вторым медленно поднялся грузный не по годам шаутбенахт Тауде. Он был краток, сказал, с трудом разжимая тонкие губы:
— Герр адмирал, эскадра к походу готова.
Ватранг в глубине души неприязненно относился к этому чересчур самонадеянному выскочке. В противоположность ему, адмирал питал симпатию к
