Петр почесал затылок, ухмыльнулся: «Что значит свой человек! Федор Матвеевич не за страх, а за совесть службу правит». Но оказалось, что Апраксин еще не выговорился, припас еще одну задумку:
— У нас в Финикусе, Петр Лексеич, приметил я, жарким летом безветрие частенько на море, штилеет…
— Ну-ну, што с того? — неторопливо перебил Петр.
В голубых глазах Апраксина заискрились хитринки:
— Швед-то перед нами силен парусными корабликами. А ну на море штиль? Он нам на руку. Галеры мои да скампавеи за час-другой обойдут ту эскадру с моря, штоб пушки не достали. А там поминай как звали…
«Черт тя побери, — обрадовался Петр, — ведь все верно, без подвоха».
Проводив Апраксина, царь еще долго перебирал все сказанное генерал-адмиралом…
Посматривая за корму, флагман следил и за впереди идущим авангардом Шелтинга. Перед выходом он предупредил командира авангарда:
— Неча время терять, нам школить надобно капитанов. В походе почнем перестроения налаживать разные. Для начала маневр фронтом. Сколь мне известно, Крюйс вам морские науки не преподносил на практике. А ежели завтра в море с неприятелем стыкнемся?
Когда эскадра вышла на простор, флагман распорядился: кораблям сомкнуть строй, сойтись на один-два кабельтова, подобрать паруса, эскадре лечь в дрейф, капитанам прибыть на «Святую Екатерину». Прежде обычно Крюйс тоже иногда приостанавливал движение и приглашал флагманов и симпатичных ему командиров на флагманский корабль, разделить трапезу с адмиралом.
В этот раз все обернулось иначе. Задымив трубкой, контр-адмирал Петр Михайлов поднимал то одного, то другого капитана и устраивал разнос. Крут был царь в минуты гнева. Накопилось у него немало горечи со времени выхода с Котлинского рейда. Все прорехи провинившихся попомнил флагман. Похвалил поначалу лишь трех капитанов — Шелтинга, Гослера и Бредаля. Остальных распекал, не стесняясь на крепкие словечки:
— Ведомо вам, что Крюйс прежде экзерцициями пренебрегал. Потому и поплатился. Сие дело есть великой важности. — Петр схватил зубами потухшую трубку, зачмокал губами. — Вперед буду свидетельствовать, и ежели худо станете править, то так и жалованье вам по расчету не всякому будет плачено. Ибо не добро есть брать серебро, а дела делать свинцовые.
Тыкая трубкой в капитанов, поднимал вспотевших от волнения иноземцев с красными от переживаний физиономиями. Одних упрекал за неправильные действия при маневрах, других распекал за ротозейство при сигналах флагмана, третьим ставил в вину худую выучку экипажей…
Молча, с виноватым видом провинившихся школьников спускались в подходившие к трапу шлюпки капитаны, отдавая честь Андреевскому флагу, трепетавшему на гафеле. Так же молча хмурились по пути на свои корабли. Царь дал взбучку справедливо, но у многих в экипажах не хватало до трети мачтовых матросов и пушкарей-канониров. Почти на каждом судне был некомплект офицеров. Вахту несли через очередь. Но все капитаны об этом умолчали, знали, что жалобы распалят шаутбенахта еще больше.
Внушение флагмана сказалось буквально через час, когда на «Святой Екатерине» грохнула сигнальная пушка, а на фалах заполоскали флаги: «Эскадре вступить в строй согласно ордера». Проворнее забегали матросы, распуская паруса, каждое судно без путаницы, как прежде, занимало свое место в ордере. Посматривая за корму, флагман сразу отметил про себя, что корабли равняли строй, старались держать дистанцию.
Где-то на полпути ветер переменился, задул к западу, с флагмана передали сигнал: «Лечь в дрейф, начать артиллерийские ученья». Корабли отошли на безопасное расстояние друг от друга, сбросили в воду мишени, буйки с флажками, и над водами Балтики загремели сотни пушечных выстрелов. Пушечные экзерциции продолжались весь день с перерывом на ужин и кончились, когда солнце скрылось за горизонтом. Отсвет вечерней зари беспрерывно освещал западную часть небосвода, и «собачья вахта» промелькнула незаметно, когда первые лучи солнца уже ласкали восточную половину моря. Но парусным матросам это время показалось сущей преисподней. К полуночи встречный ветер развел большую волну, море заштормило. Корабли то и дело лавировали, выбираясь «на ветер», но их тут же сносило волной в обратную сторону. За двое суток эскадра почти не продвинулась к конечной цели похода.
Лишь когда ветер переменился и зашел к северу, эскадра кое-как выстроилась в кильватер и начала помалу набирать ход в западном направлении.
Лишь к полудню 3 июня слева по курсу показался каменистый мыс Вари-Валдая. Флагман передал по линии: «Стать на якорь. Осмотреться, привести в порядок суда».
Перед приходом в Ревельскую гавань следовало передохнуть, устранить неполадки, показать хоть подобие морской выучки. Наверняка за маневрами прибывающей эскадры будут смотреть не только местные жители, но и сотни глаз «морских волков» на судах, стоящих в бухте.
Петр не ошибся в своих догадках. В Ревеле уже знали, что с часу на час должна показаться Котлин-екая эскадра. Верхоконные дозорные заметили ее у Вари-Валдая и сразу доложили коменданту.
Едва у входа в бухту показался авангард, на берегу в бухте все оживилось. На прибрежной дороге, окаймлявшей гавань, собирались кучками местные жители, эсты, съезжались с разных сторон повозки и телеги. Всем хотелось увидеть царя. О том, что приплывет царь Петр, знала половина города.
Неделю назад в красивом особняке поселилась супруга царя, Екатерина Алексеевна. В этот дом, охраняемый караулом, каждый день наведывался комендант и старший морской начальник капитан-командор Сиверс. От прислуги трудно утаить цель приезда царской особы. В особняк потянулись обозы с провизией, повезли бочонки с огурцами — любимой закуской Петра…
Наибольший интерес к прибытию эскадры, безусловно, проявили моряки. Накануне Сиверс обошел все суда, стоявшие на якорях в бухте. Сначала проверил суда, купленные в Англии, которые принимал по указу царя Наум Сенявин. Он второй месяц не сходит на берег. Днюет и ночует на «приемышах», как назвал царь корабли, купленные Салтыковым. На самом большом из них, 74-пушечном «Леферме», обосновался Сиверс. Под стать ему и другие, но поменьше, в 50–60 пушек. На этих кораблях лишь треть экипажей. Остальных матросов и офицеров отправили обратно в Данию и Англию. Они не пожелали продлевать контракты. Другая, но меньшая забота у Сиверса с кораблями Ивана Сенявина из Архангельска. Там больше порядка, экипажи в достатке и неплохо подготовлены.
Обычно хладнокровный и несколько медлительный, Сиверс в этот раз немного волновался: как-то он оправдает доверие царя Петра. Как только из-за мыса показался флагман эскадры, борта судов окутались пороховым дымом, загрохотали залпы салюта старшему флагману. На борту судов выстроились по форме одетые экипажи. Моряки глазели на медленно плывущие громадины, с любопытством следили, как маневрируют, расторопно ли подбирают паруса, отдают якоря.
Не меньший интерес вызывали стоявшие на якорях суда у противоположной стороны. На шканцах «Святой Екатерины» стоял, как заправский моряк, широко расставив ноги, вскинув подзорную трубу, контр-адмирал Петр Михайлов. Внимательно всматривался он в каждое судно, стоявшее в бухте. От уреза воды до клотика мачт, от носа до кормы водил он окуляр, с радостным волнением, жадно пересчитывал прибывшее пополнение. Никогда еще русский флот на Балтике враз не увеличивал таким образом свою мощь. Шутка ли сказать, 270 пушек на кораблях-«приемышах» и больше сотни пушек на кораблях из Архангельска. Почитай, полтыщи орудийных стволов прибавилось!
— Господин шаутбенахт, — прервал благостные раздумья царя капитан Гослер, — позвольте поднять сигнал и дать ответный салют?
— Добро, — коротко ответил царь, переводя взгляд на стоявшие в глубине бухты два корабля, построенные в Архангельске. «Пожалуй, по виду они ничуть не уступят аглицким. Знать, и наши умельцы на ноги становятся».
С последним залпом салюта сквозь пороховой дым, стелющийся над водной гладью, от трапа «Ле-ферма» отвалила шлюпка и направилась к «Святой Екатерине». Капитан-командор Сиверс проворно взбежал по трапу и приложил руку к шляпе:
— Господин контр-адмирал, имею честь доложить о состоянии вверенной мне эскадры.
— Погодь малость, — ответил Петр. — Ты гавань всю промерил, покажи, где мне суда поспособнее расставить. Да пошли шлюпку за Иваном и Наумом.
Сиверс оживился, пересчитал корабли и не мешкая определил места якорных стоянок.
Сенявины не заставили себя ждать. Оба брата давно держали шлюпки наготове. Первым в объятиях Петра очутился Иван. Царь больше года не виделся с одним из первых потешных и, как всегда в минуты хорошего настроения, был щедр на благосклонность. Выслушал краткий рассказ о мытарствах перехода, стоянки в Копенгагене.
— Чуть было, господин контр-адмирал, шведы меня не перехватили, токмо я их обставил, все загодя у купцов выведал, переждал в Данциге.
— Каковы экипажи? — Петра это заботило прежде всего.
— Повелевай, господин контр-адмирал, сниматься с якоря. Хоть сей час азардировать супротив шведа готовы.
— Каков молодец, — засмеялся, довольный находчивым ответом, Петр, — токмо один в поле не воин. Остальные-то сотоварищи, — царь кивнул на стоявшие в гавани «приемыши», — покуда оперяются, ни людей, ни пушек в достатке. Одначе будь начеку. Вона днями Ипат Муханов на «Принцессе» в дозоре купцов спрашивал, сказывают, шведы давно у Гангута расположились.
Петр поманил стоявшего у борта Наума:
— Докладывай, что наши «приемыши»?
— Суда, господин контр-адмирал, по росписи в полном соответствии. Людей третья доля экипажа. Покуда токмо для обслуги парусов в достатке. Наилучший изо всех «Леферм»…
— Который? — перебил Сенявина Петр. — Не тот ли? — Его цепкий взгляд сразу выделил из расположенных в бухте кораблей самый большой и изящный по форме.
— Он самый, господин контр-адмирал.
С молодости охочая до всего нового и неизведанного для него в корабельном строении натура царя проявилась без промедления. Он подозвал Сиверса:
— Распоряжайся, капитан-командор, якорными местами и обустройством эскадры, я на «Леферм» наведаюсь. Накажи капитанам суда в порядок привести, экипажам отдыхать покуда. — Озорно подмигнул Науму Сенявину: — Аида на «Леферм», — и шагнул к трапу.
Не один час провел на «Леферме» царь. Сначала прошел по верхней палубе, с кормы до носа. По пути осматривал ванты, взобрался по ним на нижнюю площадку фок-мачты, фор-марс, которая служит для наблюдения и разных работ с парусами. Потом спустился на артиллерийские деки, откидывал пушечные порты, прикидывал, какие пушки ставить, забрался в крюйт-камеру — помещение для хранения пушечных пороховых зарядов. Полез в нижние палубы. Заглянул в трюм. Похвалил:
— Добро. Почитай, сухо. Воды не боле половины фута.
Заглядывал в каюты офицеров, понравилось. На верхнюю палубу поднялись, когда солнце скрылось за горизонтом.
— Корабль што диковинка. Излажен примерно. У нас таких еще не бывало. Поглядим, как он в море под парусами.
