шведах, я государю все отпишу.
Генерал-адмирала в Гельсингфорсе ожидал курьера от генерала Голицына. За десяток лет Апраксин постепенно, с годами приучил себя действовать двумя руками, как выражался царь, флотом и армией на пути к поставленной цели. Всегда, со времен изгнания Либекера от Петербурга, держал в уме заботу, каким образом отвадить неприятеля на суше, отбить атаки с моря. Покуда все получалось удачно. Прогнали шведа по суше до самого Ботникуса. Следом галерный флот под его же командой обороняет берег надежно. Опять же пехота и кавалерия без подмоги флота изойдут силой. Без провианта, боевых припасов, подвозимых морем, выжить армии невозможно. На севере шведы до сих пор держат в своих руках все дороги. Чтобы пробиться к гарнизону Або на берегу Ботники, надо устранить преграду на море, у Гангу-та. Конечно, душа у Апраксина, как и у государя, еще с давней поры, с колыбельки первых судов Плещеева озера, сроднилась с морским делом. Поначалу присматривался с молодым царем к парусу ботика на Яузе, потом на фрегате бороздили волны Плещеева озера. Дальше — больше. В Архангельске строил суда, выходил на морские просторы. Начинал великое дело в Воронеже, когда государь решил- таки: «Морским судам быть». Сотню судов больших и малых, от фрегатов до 58-пушечной «Предистинации», спустил Апраксин со стапелей Воронежа. Наладил корабельное строение здесь, на Балтике. Теперь верховодит галерным флотом. На берегу опять же под его рукой войско, четыре генерала. От них идут донесения, ждут приказа, совета…
Генерал Голицын пять дней добирался до Гельсингфорса. Отдуваясь подал рапорт, доложил Апраксину. Был издавна с ним накоротке.
— Так что, Федор Матвеевич, в Або провианта скудно. Неделю-другую протерпят. Шведы покуда далече, мы их отвадили на край земли. Только часто на дорогах шастают. Они тоже голодают. Отсекли мы их от матки.
Слушая и читая рапорт, Апраксин думал о другом:
— Языков-то привез?
— Здесь они, куда денутся. Дезертиры оба, первый датчанин, другой саксонец. Говорят, сбежали, к нам переметнуться желают. Так я понял, что у Ватранга, адмирала ихнего, тоже не сладко с харчами. Откормили мы обоих. Довольны, к нам просятся.
Апраксин прервал тираду генерала:
— Тащи сюда первого, датчанина, за толмача поручик Вебер станет, земляк оного. Порознь учиним допрос.
Голицын распорядился адъютанту:
— Призови дезертиров из караула. Поначалу толстого капрала приведи.
Минуту-другую Апраксин молчал, рассматривая пленника в довольно потрепанном мундире, но бодрого на вид. Начал издалека:
— Звать как, где служил?
Пока толмач переговаривался с пленным, Апраксин спросил Голицына:
— Михал Михалыч, а пошто нанимались к супро тивнику? Не молвят?
— Знамо, — усмехнулся Голицын, — денежный интерес. Холостяки оба.
— Капрал Юнас Фалк, — доложил толмач, — служил пушкарем на адмиральском корабле «Бремен».
Допрос пошел бодрее:
— Когда прибыли, где стоят?
— В последнюю неделю апреля. Якоря отдали у деревни Твермине, спустя десять дней эскадра перешла к мысу Гангут.
— Кого из флагманов знает?
— Старший флагман адмирал Ватранг, второй флагман вице-адмирал Лилье, третий шаутбенахт Таубе. Еще два шаутбенахта Эреншильд и Анкерштерн.
— Откуда сие знает?
— Сам не раз видел их у адмирала Ватранга.
— Сколь кораблей и каких? Знает ли что о пушках?
Юнас отвечал бойко, без запинки:
— Кораблей шестнадцать, пушек шестьдесят-семьдесят, фрегат-пушек два десятка, галер шесть.
— Еще есть весельные суда?
— Шхерботы четыре или пять, с пушками.
— Апраксин помедлил и лукаво усмехнулся:
— Коим образом сбежал?
— Давно задумали сбежать с камрадом. Попросились в команду на берег, дрова готовить. Там и утекли в Твермине, потом по дороге к Або. Искали ваших русских.
— Отколь знаешь про наших?
— На «Бремене» про то офицеры рассуждали еще на пути.
— Что еще слыхал про нас?
. — Говорят, что у вас галер много, но моряки вы неважные. Все равно вас побьют. — Капрал почему-то повеселел и добавил, — мне думается, они вас не одолеют. Апраксин переглянулся с Голицыным:
— Что еще добавишь?
— Адмирал Ватранг послал на Аланды шхерботы и галеры под командой шаутбенахта Таубе. — Капрал шмыгнул носом. — С едой там плохо. Один горох да пшено, и те кончаются.
Апраксин с довольной миной на лице потер подбородок, — этот датчанин поднял настроение. Но все ли сказанное правда?
— Гляди, ежели соврал, шелапугой тебя отделаем. Ступай. Получишь бумагу, обозначь расположение судов швецких.
Апраксин кивнул сидевшему в углу Змаевичу:
— Приставь к нему, Матвей Христофорович, поручика, нехай намалюет эскадру швецкую подле Гангута.
Второй дезертир, медлительный толстяк, солдат Яран Эрик, саксонец, на вопросы отвечал неспешно. Видимо, по натуре был менее сообразительным, чем его товарищ. Ничего путного от него не добились, кроме одного: шведы кормят плохо, денег не платят, здесь, у русских, ему нравится.
— Ты хвалишься, у пушек прислугою был, — спросил Апраксин и продолжал с ехидцей, — каковы они, пушкари швецкие, проворные или, как ты, увальни?
У Ярана зарумянились щеки:
— Они добрые канониры, стреляют метко, капитан Фришен им спуску не дает.
— Ну, добро, ступай.
Апраксин посмотрел на Голицына:
— Пойдем отобедаем, Михал Михалыч, поговорим о деле. А первого датчанина сего же дня отправлю к государю. Важное молвил, такой язык добрая находка. Спасибо тебе.
Вечером бригантина ушла в Ревель. Генерал-адмирал передал Лаврову пакет для царя и сам проверил караул.
— Гляди, — предупредил он поручика, — сего пленника сторожи крепко, — ежели шторм, штоб в воду не свалился. Государю он потребен весьма.
В Гельсингфорсе на лужайках зазеленела трава. Солдаты с галер жили на берегу в палатках. В свободное время нежились на солнцепеке. По сравнению с Котлином, где тянуло сыростью, здесь лето уже вступило в свои права. Природа располагала к отдохновению, однако ратный труд не имел права на передышку. Об этом свидетельствовали и записи основных событий в журнале генерал-адмирала.
«В 17-й день имели консилиум с генералом князем Голицыным, чтоб ему с полками, которые вАбове, быть в Поекирке и тамо посадить на скампавеи, а на сухом пути иметь команду генерал-лейтенанту Брюсу.
Выгруженные ластовые суда и лишние русские бригантины с поручиком Росом отправить в Петербург, а при Гельсингфорсе для посылок с письмами в Ревель оставлены три бригантины под командой поручика Витстока.
Того же числа прибыл генерал-майор Чекин.
В 18-й день карбасы, выгруженные, с полковником Толбухиным отправлены в Петербург, только из оных 15 карбасов меньших оставлено.
В 19-й день, поутру, генерал князь Голицын отъехал… в Або. Того же числа пополудни и генерал-майор Чекин…
В 20-й день, поутру, били на гребных судах сбор, чтобы все люди были во всякой готовности, а около полудня прибыл на полугалеру г. генерал-адмирал, учинил сигнал к походу».
Галерный флот двинулся на запад. Где-то там, по-тса еще далеко, за зелеными холмами и скалистыми пригорками финских шхер, у входа в Финский залив их ждет не дождется адмирал Ватранг…
Появление шведской эскадры на рейде, неподалеку от деревни Твермине, сразу же привлекло внимание крестьян-чухонцев. На первой шлюпке, приставшей к берегу, приехал адъютант Ватранга:
— К столу адмирала должно быть свежее мясо и молоко. Если найдется зелень, получите двойную плату.
Чухонцы оживились, деньги сами просились им в руки.
— Мы можем ловить господину адмиралу каждое утро рыбку.
— Прекрасно. Только чтоб улов был свежий, и привозите на тот корабль, — показал адъютант на самый большой корабль под адмиральским флагом.
Оказалось, что свежей рыбки захотели не только адмиралы, но и добрая сотня офицеров с других кораблей. Благо, что стоянка, видимо, затягивалась, а хвойный настой воздуха, веявший с лесистого берега, возбуждал аппетит. Но Ватранг по опыту знал, что безделие и бездействие порождают в экипажах дурные настроения.
На третий день стоянки три корабля отправились нести дозор.
— Ваша цель следить за русскими из Ревеля и перехватывать курьеров из Петербурга.
