Чем славились Азоры? Вином и фруктами. На деревьях, выросших из одного корня, собирали до двадцати пяти тысяч апельсинов.
Жаловали португальцы россиян. Хвалились плодородными полями и бесчисленными садами. Целый день тащили верхом на лошадях гостей показывать диковинку, кратер гигантского потухшего вулкана. Ну и через день-два делали визиты, устраивали приемы в честь моряков. То губернатор приглашал на обед, то американский консул звал на вечер в День независимости. Головнин не ханжа, все подмечает. «На бале здешние дамы были в платьях, сшитых по английским образцам». Спустя два дня на борту шлюпа командир потчевал губернатора, консулов, офицеров. Гости съехали после угощения на берег, «а после обеда сделали мне посещение, к великому моему удивлению, все дамы, бывшие на бале». Видимо, пришелся по нраву прекрасной половине русский капитан… Да и Василий Михайлович замечал некоторые особенности быта местных обитательниц. Даже в женском монастыре, куда родители за большие деньги отдавали дочерей «в вечное заключение». «Хотя несчастных девиц сих заключают в монастыри в самых юных летах, но монашеское воспитание не может истребить природных чувствований».
Увозили девушек морские офицеры. Не обходилось без курьезов. Один из них не преминул описать Головнин. «Одна из монахинь, женщина средних лет и через меру толстая, участвовала в тайных переговорах сквозь решетку английского морского капитана с одною молодою девицею, которую он хотел увезти. Переговоры имели желанный успех, но с условием, чтоб и посредница могла за влюбленною четою последовать. Капитан доставил им веревку, с помощью коей они могли поднять трап (морскую лестницу из веревок), и в назначенный час ночи он явился под решетчатые монастырские окна с вооруженными матросами и слесарями. Коль скоро трап был поднят, то слесаря тотчас взобрались по оному и выпилили решетки. Толстая монахиня была на сей раз недогадлива, ибо наперед отдала матросам молодую свою подругу. Лишь капитан увидел ее в своих руках, то, не заботясь более о женщине, которая ни к чему ему не годилась, поставил все паруса и пустился к пристани, где ожидала его шлюпка, а к рассвету он ушел со своею добычею в море. Толстая же монахиня, увидев, что матросы нейдут за нею, решилась сама спуститься, но по непривычке ходить по таким покойный лестницам упала и переломила себе обе ноги. В таком состоянии подняли ее утром на улице и узнали от нее сие приключение…»
Не забывал командир и матросов. Каждый день отпускал на берег двенадцать человек. Местные жители впервые видели на берегу простых русских людей и удивлялись.
«Губернатор и другие значащие здесь люди» не раз высказывали к ним свои симпатии.
— Я хотел бы всегда иметь у себя в гостях русские суда, — откровенничал губернатор, полковник де Лима, — когда здесь бывают англичане, то жители не дождутся, когда они уйдут. Их матросы на берегу пьянствуют и каждый день заводят ссоры и драки. Русские же матросы ни разу такого не допустили…
На Спитхедский рейд Головнин мог входить, пожалуй, и ночью, и с завязанными глазами. Десятки раз с юных лет осеняли его паруса эти места. На многих кораблях, под родным Андреевским стягом, пестрым английским флагом, подходил он тогда к Портсмуту, главной базе Британского флота. Было известно, чинопочитание хозяева здесь блюли строго.
Не успела «Камчатка» стать на якорь, командир спустил шлюпку и отправился с визитом к главному командиру, адмиралу.
Вернувшись, он стал собираться в Лондон, вызвал Муравьева.
— Я отъеду дня на два-три, не более, оформить бумаги, готовься к переходу, неча здесь деньгу казенную проматывать. Со мною поедет Савельев и Лутковский-младший.
Спустя два дня возвратился сердитый Савельев.
— Нам Адмиралтейство навязало много поклажи в Кронштадт, а она вся неведомо где. Командир покуда не разыщет весь груз и отправит сюда, задержится.
Развеяло настроение появление в Портсмуте русских кораблей.
— Два отряда нынче снарядили в Петербурге, — объявил Муравьев в кают-компании. — Первый с Беллинсгаузеном и Лазаревым к Южному полюсу. Другой Васильева и Шишмарева, отыскивать проход из Великого в Северный океан. В свободные часы можете наведаться к приятелям.
Врангель и Литке ушли вечером на шлюп «Восток» к Беллинсгаузену. Матюшкина потянуло к Лазареву на «Мирный». Запомнились разговоры о нем в Русской Америке.
Командир «Мирного», небольшого роста, крепко сбитый, немногословный, но порой крутой в обращении, чем-то напоминал Головнина.
«Пожалуй, такой же приверженец суровых мер», — вынес первое впечатление Матюшкин, но невольно проникся к нему симпатией, как и к Головнину.
Узнав подноготную бывшего лицеиста, Лазарев спросил без усмешки:
— Ну, и каково море вам показалось за два годика?
— Только в нем и чувствую отраду, — с некоторым смущением, но твердо ответил Матюшкин.
Лазарев одобрительно улыбнулся.
— Ну тогда из вас со временем настоящий моряк сделается, — и вдруг спросил, — куда далее-то загадали?
— Вместе с приятелем, мичманом Врангелем, замыслили податься на Север, где Лаптевы и Челюскин хаживали.
— Ну что ж, сие доброе начало для службы, а кстати, — Лазарев кивнул на шлюп «Благонамеренный», — советую сходить к Шишмареву. Они в те места отправляются. Быть может, что полезное узнаете. Ежели пойдете, кланяйтесь моему младшему брату, Алексею, скажите, в гости его ожидаю.
Матюшкин, не откладывая, на шлюпке, любезно предложенной Лазаревым, ушел на «Благонамеренный».
Поздно ночью приятели делились впечатлениями.
Врангель и Литке наперебой восторгались Беллинсгаузеном, хвалили порядок на корабле.
— Сразу видна выучка Крузенштерна, — заключил Литке.
Матюшкин слушал не перебивая, а потом сказал Литке:
— Ну, пожалуй, его спутник лейтенант Лазарев ему под стать. Беллинсгаузен ходил у Крузенштерна мичманом, а Лазарев-то самолично кругоземный вояж совершил.
И тут же вспомнив, Федор перевел взгляд на Врангеля:
— А вот у Шишмарева, Фердинанд, многое я прознал про Северную экспедицию. Сие наводит меня на мысль, что в Адмиралтействе затевается вояж на Север.
Догадка Матюшкина подтвердилась через несколько дней, когда вернулся командир. На «Камчатке» собрались все командиры кораблей и часть офицеров. Гости сообщили кронштадтские и петербургские новости, Головнин рассказывал о вояже. Матюшкин на правах знакомого сидел рядом с Алексеем Лазаревым.
Когда капитаны разъехались, Матюшкин посоветовал Литке:
— Ты, тезка, сходика на «Благонамеренный» к Алексею Лазареву. Оказывается, его старший брат, Андрей, нынче отправился на бриге к Новой Земле. Ты-то тож в те края метишь?..
«Камчатка» уходила из Портсмута раньше других кораблей. На стеньгах и фалах подняли приветствия и пожелания доброго плавания соотечественникам, отправляющимся в далекие моря…
Чем ближе к родной гавани, тем чаще поглядывал Головнин за корму, на кильватерную струю, когда лаг отсчитывал скорость и в пенистых всплесках таяли последние сотни миль пути.
Наступало время предварительного резюме. Ну что же, пожалуй, он внес свой посильный вклад в науку. Скрупулезно определял и тщательно описывал все места, где пролегал маршрут шлюпа. Составлены точные карты, за которые не придется краснеть. Старался как можно увлекательней сделать наброски и сотворить красочные этюды природных примечательностей виденного всюду. Не оставался равнодушным, когда соприкасался с бытом и нравом обитателей посещаемых земель. Всюду не только вскрывал язвы, но и рекомендовал лекарства для их излечения, подмечая изъяны, советовал, как их устранить…
Один за другим заступали на вахту офицеры, стараясь каждый раз отстоять свои часы без промашки, нутром чувствовали внимательный взгляд своего наставника. Так или иначе приходила пора своеобразного отчета, негласного экзамена перед ним.
За два года совместного плавания проницательный командир «Камчатки» основательно изучил своих подопечных. Он досконально знал их мнения и суждения, взгляды на морскую службу, окружающую
