жизненные обстоятельства сводят вместе людей, делают их на долгие годы добрыми товарищами.
В четырехместной каюте английского брига «Ретрайв», в конце мая покинувшего Кронштадтский рейд, обустроились лейтенанты Петр Рикорд, Григорий Коростовцев, Василий Головнин и мичман Леонтий Гагемейстер. Разные по натурам, но единые во многих суждениях и взглядах на жизнь, обитатели каюты были знакомы еще гардемаринами.
Мичман, уроженец Прибалтики, отличался размеренностью и пунктуальностью. Коростовцев, большой спорщик, выделялся бесшабашностью и веселым нравом, итальянская кровь в жилах блондина Рикорда ничем не проявляла себя в его ровном и целомудренном характере, степенный же Василий Головнин, старший из них по возрасту и положению, человек «серьезных и строгих жизненных правил» негласно сделался флагманом этой небольшой дружной компании, направлявшейся с другими офицерами для службы в Английском флоте…
Солнечным полднем 5 июля 1802 года в каюте друзей появился капитан брига Генри Чартер. Хлопнули пробки, бокалы шампанского сошлись в одном движении. — С успешным прибытием к английским берегам! В открытое окно ровный, ласковый ветерок доносил плеск волн полноводной Темзы, многоголосый портовый шум, перезвон корабельных колоколов…
Спустя пять дней офицеров принимал в своих апартаментах русский посол граф Семен Воронцов. Три десятка лет состоял граф дипломатом, последние десять — послом в Англии. Тонкий политик, он умело отводил угрозы от России, за что ему завидовали и даже кое-кто недолюбливал в Петербурге. Его брат Александр состоял президентом Коммерц-коллегии, сестра, Екатерина Дашкова, директором Российской Академии наук, другая сестра, Елизавета, в свое время подвизалась фавориткой Петра III… Однако и в Петербурге, и в Лондоне его высоко ценили. Граф Воронцов умел ладить с министрами и членами парламента, имел обширные связи с коммерсантами, поддерживал отношения с учеными и журналистами, слыл среди лондонцев самым популярным иностранцем-Особо близкие отношения сложились у него с английскими моряками…
Воронцов, как всегда в таких случаях, в мундире, вышел в точно назначенное время, минута в минуту. Окинул из-под нависших седых бровей проницательным взглядом офицеров, остановил взгляд на Головнине. Тот, расправив плечи, глуховато, но четко представился:
— Флота лейтенант Головнин!
Добродушная улыбка оживила строгое лицо посла.
— Помню, помню тебя, — подошел, поздоровался за руку, обошел всех, пожимая руку каждому.
Удивленные офицеры переглядывались. Для них это было внове.
Откашлявшись, Воронцов сделал паузу, произнес небольшое напутствие:
— Не вы первые, господа офицеры, волонтерами в Английский флот поступаете. Прежде чем отослать вас на военные суда, я рассудил дать вам время поосмотреться, пообвыкнуться, в науках мореходных поднатореть. Благо, нынче на море поутихло, Амьенский договор прекратил военные действия с французом, надолго ли, поглядим. — Посол сделал небольшую паузу и продолжал: — Да и с лордами адмиралтейскими надобно мне переговорить, кого куда из вас определить. — Закончил он практическими советами: — Чиновники посольства нашего дадут рекомендации, где жить вам по средствам. Покуда на берегу, раз в неделю посольство навещайте, давайте о себе знать. Не забывайте веру православную, жалуйте нашу церковь при миссии…
Обустроив прибывших офицеров, Воронцов провожал во Францию нового посла, своего коллегу и приятеля Чарльза Витворта.
Витворт уезжал с предчуствием, которым откровенно поделился с Воронцовым.
— Вот увидите, сэр, Бонапарт не остановится. Он заключил мир в Амьене лишь к своей выгоде. Мало что Англия потеряла выгодные рынки, он оставил в своих руках берега Бельгии и Голландии, откуда станет угрожать нам и в любую минуту может напасть на метрополию.
Так оно и вышло. Вскоре первый консул стал распоряжаться в континентальной Европе, как будто в своих владениях. Соседней Швейцарии навязал новое государственное устройство и посадил правительство, «дружественное Франции», присоединил к Франции Пьемонт, на правах хозяина распоряжался в западногерманских княжествах. То и дело Наполеон устраивал английскому послу публичные разносы, не стесняясь в выражениях. Витворт пожаловался в Лондон: «Мне кажется, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, а не главу одного из могущественных государств Европы».
В Англии начали готовиться к худшему, на французском берегу не скрывали намерений сокрушить противника на его островной земле. Наполеон явно шел на обострение отношений с соседом и скоро нашелся повод — та же Мальта, возвращения которой он потребовал у англичан. Они обязались сделать это по договору, но не спешили исполнять.
— Итак, вы хотите войны! Вы хотите воевать еще пятнадцать лет, и вы меня заставите это сделать, — бросил Витворту гневные слова Бонапарт на приеме послов и продолжал: — Англичане хотят войны, но если они первые обнажат шпагу, то пусть знают, что я последний вложу шпагу в ножны… Если вы хотите вооружаться, то я тоже буду вооружаться; если вы хотите драться, я тоже буду драться. Вы, может быть, убьете Францию, но запугать ее вы не можете… Горе тем, кто не выполняет условий! И в конце, выходя из зала, крикнул: «Мальта или война!»
В начале мая 1803 года Витворт покинул Париж. Англия объявила войну Франции. На следующий день адмирал Чарльз Корнвалис отплыл из Плимута с десятью линейными кораблями и блокировал эскадру французов в Бресте.
В полдень 18 мая вице-адмирал Нельсон поднял свой флаг на стопушечном линкоре «Виктори» и отправился в Средиземное море.
Русские волонтеры давно обжились на английских фрегатах. Кто-то крейсировал в Бискайском заливе в эскадре Коллингвуда, другие патрулировали вблизи Ла-Манша, на кораблях адмирала Кольдера. Головнину сначала выпало служить на линкорах и фрегатах Средиземноморья под флагом Нельсона.
Адмирал Мордвинов, напутствуя волонтеров, то ли по забывчивости, то ли посчитав преждевременным, не сообщил им важное известие — Адмиралтейство готовило первую русскую экспедицию вокруг света. Ждали только судов, закупленных Российско-Американской компанией в Англии. Собственно Мордвинов, став министром по военным морским делам, и явился одним из инициаторов этого вояжа. Но вскоре, вследствие интриг Павла Чичагова, он подал в отставку, и его место занял любимчик императора Чичагов, который скептически смотрел на моряков, своих соотечественников. Не в силах отменить экспедицию вокруг света, утвержденную царем, он насмешливо сообщал в Лондон близкому дружку, Воронцову: «Можете ли представить себе, что не умея и не имея средств строить суда, они проектируют объехать вокруг света. У них недостаток во всем: не могут найти для путешествия ни астронома, ни ученого, ни натуралиста, ни приличного врача. С подобным снаряжением, даже если бы матросы и офицеры были хороши, какой из всего этого может получится толк?…
Одним словом, они берутся совершить больше, чем совершил Лаперуз, который натолкнулся на немалые трудности, несмотря на то, что он и его сотоварищи располагали значительно большими возможностями. Не надеюсь, чтобы это хорошо кончилось, и буду весьма недоволен, если мы потеряем дюжину довольно хороших офицеров, которых у нас не так-то много». Воронцов разделял мнение своего приятеля, но как послу ему надлежало способствовать нашим морякам.
Спустя четыре месяца после начала войны с Францией, на рейде порта Фальмут, у самого выхода из Ла-Манша, в океан бросили якоря два шлюпа «Надежда» и «Нева» под командой капитан-лейтенантов Крузенштерна и Лисянского. После обмена традиционными дружественными салютами с английскими кораблями на берег съехал начальник экспедиции камергер Резанов. Он возглавлял русское посольство, направлявшееся в Японию.
В Лондоне Резанова ожидали. Воронцов был наслышан о Резанове, но встречался с ним впервые. Скрывая свое отношение к задуманному кругосветному путешествию, посол по долгу службы, зная о близости камергера к двору, высказывался сдержанно.
— Вашему степенству поручена государем великая миссия. Смею надеяться, что наши соотечественники не фонят достоинства отечества. Английские мореплаватели в этих делах наторели, но и они не всегда успешно действовали. Капитан Кук и тот не избежал горькой участи.
— Будем надеяться на Бога и наших российских людей, ваше сиятельство, — ответил Резанов…
