любили. Но я все равно хотела быть красивой. Если это один из путей к любви, я выбираю его.
— Она хорошо выглядит, — сказала я.
Старр было бы не так уж тяжело, если бы он не ходил за мной во двор звездной ночью, не смотрел на меня этим особенным взглядом, трогая губы кончиками пальцев.
Но я не хотела, чтобы он перестал. Мне было жалко Старр, но не настолько, чтобы все кончить. Я заразилась вирусом греха, стала центром собственной вселенной, звезды которой кружились и складывались в созвездия только вокруг меня, и мне нравился каждый его взгляд. Разве кто-то раньше смотрел на меня, обращал на меня внимание? Если это зло, пусть Бог исправит мои мысли.
Ты уже не могла меня остановить, мама. Я больше не собиралась тебя слушаться.
Весна красила склоны холмов оранжевыми полосами калифорнийских маков, сыпала их на лужайки у бензоколонок и автостоянок вместе с синими люпинами и индейской кастиллией. Даже на сгоревших лугах и полях пробивались цветы желтой горчицы. Это пестрое буйство неслось вдоль дороги, по которой мы с Рэем удалялись от города в его старом «пикапе».
Я давно просила показать мне новый квартал в Ланкастере, мебель из красного дерева, которую он делал на заказ.
— Вы же знаете, как «весело» со Старр. Может, прокатите меня как-нибудь после школы?
Каждый день, спускаясь во двор после уроков, я надеялась, что меня ждет грузовичок с пучком перьев на зеркале. И наконец он приехал.
Квартал был пустой и голый, как лысина, — ни одного деревца. По пыльным, еще недостроенным улицам между больших новых домов валялся строительный мусор. У одних домов уже были стены и крыши, другие стояли открытые всем ветрам. Деревянные скелеты человеческих жилищ. Рэй повел меня в дом, где работал, — чистый, уже отделанный снаружи, пахнущий сырыми опилками. Показал мне кленовый гарнитур в кухне-столовой, эркеры, встроенные шкафы, широкий балкон с видом на задний двор. Солнце играло у меня в волосах, и я понимала мать, стоявшую у окна в книжной лавке «Смолл Уорлд», чтобы быть еще красивее в потоке света.
Рэй провел меня по всему дому, как агента недвижимости, — показал панорамное окно в гостиной, изящные унитазы в двух ванных комнатах и душевой, изогнутые перила, отполированный стержень винтовой лестницы.
— Я жил в таком доме, когда был женат, — сказал он, поглаживая перила, пробуя кулаком на крепость витой столб.
Как я ни старалась представить Рэя, живущего такой размеренной добропорядочной жизнью с ужином ровно в шесть, с постоянной работой, женой и ребенком, — никак не получалось. Даже если он и жил так, то шел после работы не домой, а в «Тропиканку», влюблялся в гологрудых девиц.
Мы пошли наверх, где Рэй показал мне уже готовый платяной шкаф, отделанный кедром, кресла с резным узором. Слышался стук инструментов из соседних домов, шум бульдозера, ровняющего землю под фундамент. Рэй задумчиво смотрел на стройку сквозь немытые стекла новых окон. Интересно, как будет выглядеть комната после переезда хозяев. Лиловый ковер, на постели покрывало с синими розами, роскошный белый с золотом комод. Мне больше нравилось так, как сейчас — розовое дерево, его свежий запах, коричнево-зеленые клетки на рубашке Рэя. Он рассматривал голый двор, опираясь на раму широко расставленными руками.
— О чем вы думаете? — спросила я.
— Они не будут счастливы.
— Кто?
— Люди, которые купят этот дом. Я строю дома для тех, кто не будет в них счастлив. — Как печально было его лицо.
— Почему не будут? — Я подошла ближе. Рэй прижал лоб к стеклу, на котором еще была заводская наклейка.
— Потому что так всегда. Люди сами все портят. А дома ни при чем.
В комнате с новыми окнами было жарко, благоухание сырого дерева кружило голову, и с ним смешивался запах пота, густой и острый мужской запах. Руки сами легли ему на пояс, я уткнулась лицом в грубую шерсть рубахи между лопатками Рэя — мне хотелось так сделать еще с того воскресенья, когда я «проболела» церковь и он обнял меня, утешая. Закрыв глаза, я вдыхала запах его тела, травы, которую он курил, пота и свежих опилок. Рэй не двинулся с места, лишь глубоко вздохнул.
— Ты же ребенок.
— Нет, Рэй, — прошептала я ему в шею. — Я рыбка, плывущая мимо. Лови, если хочешь.
Секунду он продолжал стоять с расставленными на оконной раме руками, словно колеблясь. Потом поймал мои руки, обнимающие его, развернул ладони, поцеловал их, прижал к лицу. Вот они, мои маргаритки на длинном стебле. Трепетала здесь только я.
Рэй повернулся ко мне и обнял. Именно так, как я хотела всю жизнь, — сильными надежными руками, прижимающими к грубой шерсти рубашки, к широкой груди, пахнущей табаком и пивом. Я запрокинула голову. Это был мой первый поцелуй, и я раскрывала губы, чтобы он мог ощутить их вкус, тронуть язык. Дрожь не утихала, хотя Рэй очень крепко держал меня.
Еще миг, и он разомкнул руки, отступил на шаг.
— Слушай, наверно, нам лучше вернуться. Это нехорошо.
Мне было уже не важно, что хорошо, что — нет. В кармане лежал презерватив из ящика Кэроли, и впервые за столько месяцев я была один на один с мужчиной, о котором мечтала всю жизнь.
Я сняла свитер и бросила его на пол. Сняла футболку. Сняла лифчик и встала перед ним, открыв свою маленькую бледную грудь, так непохожую на грудь Старр, — все, что у меня было. Развязала ботинки, расстегнула джинсы, сбросила их.
Прислонившись к немытому стеклу, Рэй смотрел так печально, словно кто-то умирал у него на глазах.
— Я не хотел, чтобы это случилось, — сказал он.
— Это ложь, Рэй.
И он опустился передо мной на колени, обнимая мне бедра, целуя живот, трогая ягодицы, ловя пальцами шелковую влагу между ног, пробуя ее на вкус. И у него на губах был мой запах, когда я опустилась на пол к нему, скользя руками по плечам, расстегивая одежду, трогая его внизу, твердое и большое, больше, чем я ожидала. И я подумала — Бога нет, есть только то, что ты хочешь.
8
Все школьные дни, все пустые послеполуденные часы, на прогулках среди камней, за ужином со Старр и мальчиками, долгими вечерами у телевизора Рэй был моей единственной мыслью, моим наваждением. Его нежная кожа, — я никогда не думала, что у мужчины она может быть такая, — крепкие мускулы, сухожилия на руках, как древесные корни, его печальный взгляд, когда я раздевалась.
Я рисовала его на полу без одежды, или у окна после наших ласк, или на кусках коврового покрытия, которые он постелил в углу спальни нового дома. Мы лежали на этих ковриках, сплетаясь ногами, поглаживая мягкие волоски. Он слегка щекотал мою грудь, играл с соском, торчащим и твердым, как ластик.
