думала я, но потом начала сомневаться — то ли она так хорошо притворяется, то ли на самом деле совсем обо мне забыла.
И ни слова обо мне. Как ты поживаешь, Астрид? Счастлива ты или несчастна? Мне не хватает тебя. Словно годы и годы прошли с тех пор, как она могла меня потерять и боялась этого. Я вернулась обратно, в тень ее жизни. Теперь моим предназначением опять было делить с ней ее триумфы, вторить ее насмешкам над несчастными обожателями — я была нечто среднее между карманным зеркальцем и камерной аудиторией. Мне стало вдруг ясно, что теперешняя моя жизнь очень удобна для нее — надежное прозябание у Марвел Терлок, заключение в бирюзовом доме, вызревание таланта художника, человека, с которым ей когда-нибудь интересно будет пообщаться. А я ничего не хотела, только бы она была сейчас со мной, смотрела на меня, как на том тюремном свидании. Стремилась узнать меня, мои мысли, мои чувства.
Я написала ей об Оливии, об ином отношении к жизни и к миру. Вложила в письмо рисунок — Оливия лежит на кушетке, делая пассы, доставая красоту из воздуха. Мама, ты не единственная обладательница красоты. Темная тиковая древесина прекрасна не меньше, чем алебастр, красновато-коричневый бархат — не меньше, чем белый шелк. Там, где ты видишь только желания и силу, есть спокойствие и умиротворенность. Мир расступается перед Оливией, ложится к ее ногам, а ты прорубаешь себе в нем дорогу, как в непроходимом лесу.
Пасмурными летними днями Марвел отправляла меня сидеть с детьми в парке, иногда не заезжая за нами до самого ужина. Я должна была покупать им сладости, страховать на горках, прекращать войны в песочнице, качать их на качелях. Чаще всего я просто уныло сидела на краю песочницы рядом с мамашами, которые игнорировали меня — каждая по-своему. Латиноамериканские мамочки-подростки, густо накрашенные, как актрисы театра кабуки, не замечали меня надменно и важно, гордясь новыми яркими колясками своих детей. Мамаши в возрасте, белые американки, рыхлые и бледные, как недожаренные оладьи, просто смотрели сквозь меня, продолжая курить и судачить о проблемах с мужчинами и машинами. Все вместе были похожи на плакальщиц, склонившихся к подножию Креста.
В один из таких бесконечных дней до меня донесся запах марихуаны, непонятно как распространяющийся в неподвижной духоте. Я огляделась в поисках его источника. Через дорогу от детской площадки в желтой машине с распахнутыми дверями сидели ребята примерно моего возраста. Их громкая музыка встряхивала сонную тишину. Господи, чего бы я только не отдала, чтобы заторчать. Чтобы подобреть, повеселеть и расслабиться. Чтобы делось куда-нибудь это острое раздражение и злорадство, когда хочется треснуть Джастина по лбу совком, если он еще хоть раз заноет или пожалуется. Он был требователен и нетерпелив — точная копия матери. Я старалась не забывать, что ему только четыре года, но со временем это перестало казаться мне оправданием.
В кармане лежало письмо, пришедшее утром от матери. Я развернула желтый тетрадный листок. Сейчас она хотя бы обращала на меня внимание.
Мать прописывала книги, будто лекарства. Ударная доза Уитмена, как касторка, поставит меня на ноги. Что ж, по крайней мере, она думала обо мне. Я снова для нее существовала.
Запах марихуаны во влажной послеполуденной духоте сводил меня с ума. Я с завистью смотрела на ребят вокруг желтой машины. Обычно я обходила стороной компании таких подростков, нескладных прыщавых парней, бросающихся сальными шуточками, напоминающих мне о своем владении миром. Оливия не испугалась бы их.
Она и здесь создала бы магию. Угадала бы, чего они хотят, получила бы власть дать им это или не дать. А я сумею?
Я повернулась к матери мальчика, игравшего с Джастином.
— Вы не можете минутку за ним посмотреть? Я сейчас вернусь.
— Ладно. — Она выдохнула струю дыма и втоптала сигарету в песок.
Подняв Кейтлин на руки, я пошла по газону к группке ребят, толкавшихся у машины. Мир мужчин. Я постаралась увидеть себя их глазами, глазами Рэя — высокая белобрысая девочка с распущенными волосами, смущенная улыбка на полных губах, голые ноги в шлепанцах. Подхватила сползающую Кейтлин, поправила челку. Все они уставились на меня. Я оглянулась проверить, смотрит ли та мамаша за Джастином. Она мазала своего сына солнцезащитным кремом.
— Можно затянуться разок? — спросила я. — Целый день тут сижу, тошно до ужаса.
Парень, чья кожа напоминала лунный ландшафт, протянул мне косяк.
