Она была смущена. Неужели она потеряла сознание? Все смешалось. Она будто знала, что Михаил заставил ее выпить какое-то отвратительное лекарство. Она спала. Потом начались кошмары. Ей и раньше снились кошмары, но этот был просто жутким. Она была притиснута к обнаженной груди, ее рот прижимался к ужасной ране. Кровь ручьем устремилась в ее горло. Она задыхалась, сопротивлялась, но, как всегда в кошмаре, не могла вырваться. Она пыталась позвать Михаила. И когда подняла взгляд, он был там, смотрел на нее своими темными загадочными глазами, и это его руки прижимали ее голову к ране на его груди.
Может быть, причина в том, что она находится в самом сердце страны Дракулы и Михаил напомнил ей темного, таинственного принца?
Рейвен не могла удержаться и кончиками пальцев погладила его безупречную грудь. С ней что-то случилось, и она изменилась навсегда, каким-то образом став частью Михаила, в то время как он стал ее частью.
Коленом он нежно развел в стороны ее бедра. Передвинулся, и его широкие плечи закрыли для нее все. У нее захватило дух от того, какой он огромный, сильный, властный и красивый. Очень осторожно, как он должен был сделать в первый раз, он вошел в нее.
Рейвен задохнулась. Она никогда не сможет привыкнуть к тому, как он заполняет ее, растягивает, к тому, как ему удается повергать ее тело в жидкий огонь. Насколько необузданным он был в первый раз, настолько мягким и нежным он был сейчас. Каждый глубокий удар заставлял желать большего, увеличивал настойчивость, с которой ее руки ласкали мускулы его спины, ее губы скользили по его груди и шее.
Михаил старался не терять самообладания, призвав на помощь всю свою силу воли. Ее рот, ощущение ее пальцев на его коже сводили с ума. Рейвен была такой тугой — огненный бархат обхватывал его, подпитывая огонь. Он мог чувствовать, как живущее в нем чудовище борется, стремясь вырваться на свободу, как бурлит его жажда — его тело двигалось сильнее, быстрее, погружаясь в нее, соединяя их тела, их сердца. Он раскрыл свое сознание. Ее ногти впились ему в спину, когда волна за волной сотрясали ее тело. Михаил очутился в огне прежде, чем чудовище смогло вырваться на свободу. Он почувствовал, как что-то тугое и горячее сжало его, и издал удовлетворенный рык.
Михаил лежал поверх ее тела, все еще соединенный с ней, на мгновение удовлетворенный, когда почувствовал ее слезы на своей груди. Медленно подняв голову, он склонился, чтобы попробовать их на вкус.
— Почему ты плачешь?
— Как я смогу найти силы, чтобы когда-нибудь покинуть тебя? — пробормотала она.
Его глаза опасно потемнели. Михаил перевернулся, ощутив, как неуютно она себя чувствует в своей наготе, и натянул на нее одеяло. Рейвен села, убрав тяжелый водопад волос с лица невинным и в то же время возбуждающим жестом, который он так любил.
— Ты не покинешь меня, Рейвен.
Это прозвучало намного жестче, чем он хотел. Ему потребовалось невероятное усилие, чтобы сказать это как можно мягче. Она слишком юная и ранимая — он должен помнить об этом прежде всего. Он не мог представить, чем им придется заплатить за разлуку.
— Как ты можешь разделить со мной все и просто уйти?
— Ты знаешь почему. Не делай вид, что не знаешь. Я чувствую вещи, ощущаю их. Это так неестественно. Я не знаю законов этой страны, но когда кто-то убит, об этом знают полиция и газетчики. И это только с одной стороны, Михаил. Мы не привыкли к тем вещам, на которые ты способен. Почти задушить Джейкоба, ради всего святого! Ты так отличаешься от людей, к которым я привыкла, и мы оба об этом знаем.
Она натянула на плечи одеяло.
— Я хочу тебя, я даже не могу представить свое существование без тебя, но я не уверена в том, что все-таки здесь происходит.
Он погладил ее волосы. Его пальцы перебирали шелковистые пряди, рассыпавшиеся по спине. От его прикосновения все внутри ее таяло, слабели колени. Рейвен прикрыла глаза, положив голову на свои колени. В любом случае она ему не чета.
Михаил положил руку ей на затылок, прикосновение его пальцев успокаивало.
— Мы уже посвящаем себя друг другу. Разве ты этого не чувствуешь, Рейвен? — Он прошептал это хриплым голосом, в нем была теплота и чувственность одновременно.
Он знал, что борется с ее инстинктами, с врожденным чувством самосохранения, поэтому осторожно подбирал слова.
— Ты знаешь, кто я, что находится внутри меня. Даже если бы нас разделяло расстояние, ты все равно нуждалась бы в ощущении моих рук на своем теле, моих губ на твоих губах, меня в тебе — моей второй половинке.
Одних этих слов хватило, чтобы согреть ее кровь, потушить боль внутри. Рейвен закрыла лицо, стыдясь того, что так желала человека, которого почти не знала.
— Я собираюсь домой, Михаил. Я так увлеклась тобой, что делаю такое, чего, как я думала, никогда не смогу сделать.
И это не только физически. Она хотела, чтобы этого не было. Она совсем не хотела ощущать его одиночество, благородство, страстное желание и стремление уберечь других от опасности. Но она чувствовала все это. Она могла чувствовать его сердце, его душу, его разум. Она разговаривала с ним молча, разделяя его сознание. Она знала, что он был в ней.
Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Успокаивая или удерживая? Рейвен глотала слезы. В ее голову вливались разные звуки, шелест, скрип, и, чтобы не слышать их, она закрыла уши руками.
— Что со мной произошло, Михаил? Что мы сделали, что это так меня изменило?
— Ты моя жизнь, моя пара, моя пропавшая половинка.
Он снова гладил ее волосы с бесконечной нежностью.
— У моего народа принято вступать в брак один раз и на всю жизнь. Я — истинный карпатец, я принадлежу земле. У нас есть особые способности.
Она повернула голову и посмотрела на него своими пронзительно-синими глазами.
— Телепатические способности. Ты очень силен, намного сильнее меня. И ты многое умеешь. Это меня поражает — то, что ты можешь делать.
— Плата за эти способности очень велика, малышка. Мы прокляты: нам нужна единственная спутница, общность душ. Как только это происходит — а ритуал может быть жестоким по отношению к ни в чем не повинной женщине, — мы не можем жить отдельно от наших Спутников жизни. У нас мало детей, многих мы теряем в первый год жизни, да и рождаются в основном мальчики. Мы одновременно благословлены и прокляты долголетием. Для тех из нас, кто счастлив, долгая жизнь — благословение; для тех, кто одинок и устал, — это мука. Длящаяся целую вечность темнота, бесполезное и пустое существование.
Взяв Рейвен за подбородок, чтобы она не могла отвернуться, Михаил смотрел ей прямо в глаза. Он глубоко вздохнул и отпустил ее.
— Мы занимались не сексом, малышка, и не любовью. Это было близко к карпатскому свадебному ритуалу, насколько это было возможно при твоем участии, ведь ты — наша кровь. Если ты покинешь меня...
Он умолк и потряс головой. Ему надо было привязать ее к себе безоговорочно. Слова были в его сознании, в его сердце. Чудовище яростно требовало сказать их. Она бы никогда не исчезла, тем не менее он не мог сделать это с ней, сказать слова смертной. Он не представлял, что тогда с ней случится.
Ссадина на ее левой груди болела, пульсировала и горела. Опустив взгляд, Рейвен увидела метку и дотронулась до нее кончиками пальцев. Она помнила ощущение от его зубов, пригвоздивших ее к полу, его силу, предупреждающее рычание, вырвавшееся из его горла, подобное тому, что издает животное. Он взял ее так, словно она принадлежала ему, дико, даже жестоко, но тем не менее что-то внутри ее ответило на свирепый голод, который он испытывал. На этот же раз он был нежным и заботливым, на первом месте для него было ее наслаждение, такой маленькой и хрупкой. Невозможно было сопротивляться его нежности и дикости, и Рейвен не знала другого мужчины, который сумел бы дотрагиваться до нее так, как он. Для нее существовал только Михаил.
