— Михаил, ты хочешь сказать мне, что принадлежишь другой расе?
Она старалась свести все воедино.
— Мы предпочитаем думать, что мы просто другие. Мы хорошо это скрываем, так надо... но мы можем слышать вещи, недоступные людям. Мы разговариваем с животными, разделяем наши сознания, как и тела и сердца. Пойми, если эти сведения попадут в чужие руки, мы все умрем. Моя жизнь в твоих руках. И не только она одна.
Она уловила эхо его мыслей, прежде чем он смог избавиться от них.
— Ты бы остановился, если бы я запаниковала?
Он пристыженно закрыл глаза.
— Я хотел бы солгать, но не буду. Я смог бы успокоить тебя, удостоверился бы, что ты меня приняла.
— Ты приказывал мне?
— Нет!
Он не зашел бы так далеко. Он не сомневался в этом. Он верил, что смог бы убедить ее принять его.
— Эти способности... — Она потерлась подбородком о колени. — Физически ты намного сильнее любого человека, которого я когда-либо встречала. А этот прыжок в библиотеке — ты напомнил мне большого дикого кота — это тоже часть твоего наследства?
— Да.
Его рука вновь запуталась в ее волосах, и, сжав их в горсти, он зарылся в них лицом, вдыхая ее запах.
Его аромат сохранился на ней, остался в ней. Тень удовлетворения мелькнула в его глазах.
— Ты укусил меня.
Она сначала прикоснулась к своей шее, затем к груди. Огненно-сладкая боль заполнила ее при воспоминании о том, каким диким он был в ее руках, как неистовствовало его тело от желания, каким бурным было его сознание, как его губы жадно скользили по ее телу.
Что же с ней не так, если ей хочется большего?
Она слышала о женщинах, настолько увлеченных сексом, что они становились рабой мужчины. Может, именно это с ней и произошло?
Она взмахнула рукой, словно отталкивая его.
— Михаил, все происходит слишком быстро. Я не могу влюбиться в тебя за два дня, принять решение на всю жизнь за несколько минут. Я не знаю тебя, я тебя даже немного побаиваюсь, такого, какой ты есть, той силы, которой ты владеешь.
— Ты сказала, что доверяешь мне.
— Конечно. Именно это и сводит меня с ума. Разве ты не видишь? Мы такие разные. Ты делаешь поразительные вещи, и, тем не менее, я хочу быть рядом с тобой, слышать твой смех, спорить с тобой. Я хочу видеть твою улыбку, то, как загораются твои глаза, голод и жажду, что в них светятся, когда ты смотришь на меня. Я хочу изгнать холод из твоих глаз, чтобы ты больше не смотрел так отстраненно, так пристально, когда твои губы каменеют и ты кажешься жестоким и беспощадным. Да, я доверяю тебе, но не знаю почему.
— Ты очень бледна, Как ты себя чувствуешь?
Ему хотелось сказать, что слишком поздно, что они зашли слишком далеко, но он понимал, что это только вызовет в ней сопротивление и напрасно встревожит ее.
— Неважно, желудок побаливает, словно я что-то съела, но от самой мысли о еде делается плохо. Ты давал мне какой-то настой из трав?
— Несколько дней пей воду и соки, можно немного фруктов. Никакого мяса.
— Я вегетарианка. — Она огляделась. — Где моя одежда?
Он неожиданно усмехнулся чисто по-мужски.
— Я увлекся и порвал твои джинсы. Просто останься со мной сегодня ночью, а завтра я добуду для тебя новую одежду.
— Сейчас почти утро, — заметила она, не желая лежать рядом с ним и дальше.
Она не могла лежать рядом и не желать его.
— Кроме того, я хочу принять душ.
И прежде чем он успел сказать хоть слово, она соскользнула с кровати и благополучно завернулась в старомодное лоскутное одеяло.
Михаилу удалось сдержать улыбку. Позволить ей почувствовать себя в безопасности — это ему ничего не стоило. Ничто не заставит ее покинуть его дом. Не с ассасинами, которые остановились в той же гостинице, что и она. Чтобы избавиться от картин, как она обнаженная стоит под струями воды, он сконцентрировался на ее эмоциях, которые она переживала, до того как он унес ее из столовой в гостинице.
Что вызвало у нее такое безумное страдание той ночью? Она буквально заболела, голова у нее раскалывалась. Она подумала, что эта была реакция на его ярость, но он был взбешен оттого, что она так страдает. Он почувствовал это прежде, чем тот тупица положил свою грязную руку на ее колено.
Михаил дотронулся до ее сознания, потому что должен был это сделать, и обнаружил то, что и ожидал: слезы и смущение. Ее тело менялось, и эти изменения вызывала его кровь, текущая по ее венам. Легенда гласила, что человек и карпатец должны трижды обменяться кровью, чтобы обращение состоялось. Кровь, которую он дал ей выпить из бокала, не считалась, так как она не была взята прямо из его тела. Он не собирался обращать ее, не желая допускать даже шанса, что она может превратиться в душевнобольную вампиршу. Как бы то ни было, он пошел по опасному пути. И он поступил бы так снова. Это должно было длиться вечность.
Рейвен слышала его слова, в которых была заключена истинная правда, но он знал, что она понятия не имеет о реальности. Она слышала бы шепот из каждой комнаты в гостинице, знача бы, если б в столовую залетела пчела. Солнце причиняло бы боль ее глазам, и она бы сразу покрывалась загаром. Животные бы открывали ей свои секреты.
Ей становилось бы плохо от большинства продуктов. Но больше всего она нуждалась бы в его близости, ей надо было бы прикасаться к его сознанию, ощущать его тело, сгорать в нем. Она уже чувствовала это и боролась с этим единственным известным ей способом — стремилась освободиться от него, сражалась, чтобы понять, что с ней произошло.
Рейвен прислонилась к стеклу душевой кабины. Она не могла прятаться в ванной, как ребенок, но он был таким мужественным, таким привлекательным. Ей хотелось разгладить морщинки вокруг его рта, хотелось дразнить его, спорить с ним, слышать его смех. Она все еще была очень слаба и чувствовала легкое головокружение.
— Пойдем, малышка. — Голос Михаила коснулся ее слуха, словно бархат щеки.
Он выключил воду и, взяв ее за руки, вытащил из убежища душевой кабины и закутал в полотенце.
Рейвен отжала волосы, чувствуя, как смущенный румянец постепенно покрывает все ее обнаженное тело. Михаил выглядел таким спокойным и равнодушным в своей наготе. Было что-то дикое и великолепное в его грубой силе, в том, с какой небрежностью он это принимает. Он растер ее тело большим банным полотенцем, вытирая ее кожу до тех пор, пока она не стала теплой и розовой. Полотенце скользнуло по ее чувствительным соскам, задержалось на округлых ягодицах...
Несмотря на ее решение, от его хлопот ее тело ожило. Михаил взял ее лицо в свои руки. Его поцелуй был легким, как перышко.
— Пойдем в постель, — прошептал он, увлекая ее за собой.
— Михаил, — нерешительно запротестовала она, затаив дыхание.
Он потянул ее за запястье, лишая равновесия, так что ее тело натолкнулось на его. Она растворилась в нем — мягкая грудь уперлась в твердые мускулы, очевидное свидетельство его желания прижалось к ее животу. Его бедра соприкоснулись с ее бедрами.
— Я могу любить тебя всю ночь, Рейвен, — пробормотал он, приникнув к ее горлу.
Его руки двинулись по ее телу, оставляя после себя огонь.
