сжалось, обхватывая его еще плотнее. Притянув к себе его голову, она впилась в его рот, делясь сладостным вкусом его крови, поддразнивая, соблазняя, продлевая его жажду, подводя его к последней черте.
Он взял себя в руки и жадно впился в ее губы. Его язык ласково скользнул по ее горлу, задержался на трепещущей жилке. Его зубы царапали, мучая, пока он овладевал ею, погружаясь глубоко и мощно.
Рейвен пробормотала его имя, притягивая его голову к своей груди, приподнимаясь в умоляющем приглашении. Он потерся щекой и уткнулся в ложбинку между ее грудями, больно царапая щетиной ее нежную кожу. Он взял губами ее сосок, она прижала его к себе, и тут ее тело взорвалось от удовольствия, подчиняясь его ритму.
Михаил поднял голову, его глаза были затуманены, они затягивали в глубины сознания. Он потерся о ее грудь, проложил по ней дорожку из поцелуев. Его бедра подались вперед. Его глаза снова встретились с ее глазами.
— Да, пожалуйста, да, — требовательно прошептала она, притягивая его голову. — Я хочу этого, Михаил.
Его зубы царапнули и пронзили ее тонкую кожу, огненно-белая боль охватила ее, но, несмотря на это, тело содрогнулось в экстазе. Клыки проникли глубоко, и голод его был ненасытным. Он погрузился в нее, он выпивал ее, наполняя жизнью свое тело, его сознание слилось с ее сознанием.
Опасность. Сладостная опасность. Если бы это длилось вечность — этот миг, когда они делят тело, кожу, сознание. Каждый удар, быстрый и сильный или медленный и глубокий, был изысканным мучением. Ее кровь наполняла каждую его клетку. Он входил в нее как можно глубже, унося обоих ввысь, за облака, где они взорвались в огненном вихре и, растворившись в нем, упали на землю.
Рейвен лежала под ним, вслушиваясь в их смешанное сердцебиение; ее пальцы скользили в его темных волосах цвета эспрессо. Ее тело принадлежало ему — она вся ему принадлежала. Его язык ласково прошелся по ее коже, слизнув капельку крови, стекающую по груди. Обрушив дождь поцелуев на ее груди, Михаил скользнул губами по горлу Рейвен и нашел ее рот нежным и мягким поцелуем. Он погладил ее горло, упиваясь мягкостью ее бархатистой кожи.
Он был поражен, что она выбрала именно это мгновение, чтобы принять то, что она теперь карпатка. Он не сомневался, что она любит его и связана с ним, но он знал, что она отвергает саму мысль о том, что ей придется делать, чтобы жить. Его восхищало, что после ужаса, который она пережила, она нашла в себе силы безоговорочно принять новую жизнь. За все время, что они провели вместе, Михаил понял, что она всегда будет его удивлять.
— Ты хотя бы понимаешь, как сильно я тебя люблю? — тихо спросил он.
Ее длинные ресницы взметнулись, и фиолетовые глаза остановились на его лице. Она медленно и восторженно улыбнулась.
— Ну, немножко, наверное, понимаю. Со мной все будет в порядке. Делай то, что должен делать, и не беспокойся обо мне.
— Я хочу, чтоб ты немного поспала.
Он передвинулся, избавляя ее от тяжести своего тела, и обнаружил, что так до конца и не разделся.
— Ты этого хочешь только потому, что слишком зол на Романова, и не хочешь, чтобы я узнала о том, что ты собираешься сделать.
Она приподнялась на локте, и густая копна волос рассыпалась по ее телу, прикрыв грудь.
От этого зрелища он вздрогнул, а его глаза стали черными от внезапно нахлынувшего желания. Она заливисто рассмеялась. Михаил склонил голову, и ее соски напряглись от прикосновения его языка.
Пальцы Рейвен с любовью прошлись по его густым волосам.
— Ты не хочешь подвергать опасности Жака и собираешься оставить его со мной в качестве телохранителя. — Ее глаза потеплели, — ты хочешь сделать что-то, что я не смогу принять, но я верю тебе, Михаил. Я считаю тебя могущественным и честным. Ты имеешь полное право презирать Руди, но я знаю, ты сможешь забыть об этом и поступить так, как считаешь правильным. Он молод, он потрясен смертью обоих родителей. Что бы он ни нашел, он стал подозревать тебя, поэтому все так получилось.
Михаил закрыл глаза и медленно выдохнул. Она связывала ему руки. Как он мог убить человека, заставившего Рейвен страдать, когда она простила его?
— Иди найди пропитание, прежде чем увидишься с ним. Ты сделал меня слабой, и если ты простишь мне мой неуклюжий карпатский юмор, я надеюсь, что ты принесешь мне обед на дом.
Потрясенный, он смотрел на нее. Повисла пауза, а потом оба прыснули.
— Иди оденься, — притворно строго приказал Михаил. — Не хочу, чтобы ты мучила бедного Жака.
— Но я твердо намерена помучить его. Зачем он все время такой серьезный?
— Жак — самый несерьезный из всех карпатских мужчин. Он сохранял эмоции намного дольше остальных. Прошло всего несколько веков с тех пор, как он их утратил.
— Он серьезен, когда надо отдавать приказы женщине. Он точно знает, как мы должны себя вести. И я хочу с этим разобраться.
Он поднял бровь.
— Не сомневаюсь, ты найдешь, чем его занять, пока мы будем отсутствовать. Но сделай одолжение, малышка, не будь с ним слишком строга.
Одеваясь, они не переставали смеяться.
Глава 13
Руди Романова напичкали лекарствами, их резкие запахи ударили Михаилу в ноздри. Сама мысль о том, чтобы выпить эту отравленную кровь, была отвратительна, но тем не менее это было необходимо. При желании он смог бы прочитать мысли Романова, но Рейвен поверила ему. И хотя все в нем требовало смерти Романова, Михаил не мог ее предать.
— Позволь мне, — тихо сказал Грегори, легко читая намерение Михаила.
— Это большой риск для твоей души, — заметил Михаил.
— Выживание нашей расы стоит этого риска. Романов представляет собой опасность, которой мы не можем пренебречь. Мы должны сосредоточить все силы на поисках женщин, которые смогут обеспечить наше дальнейшее существование, а не на борьбе с охотниками на вампиров. Лишь немногие человеческие женщины — женщины с необыкновенными психическими способностями — могут стать парой для наших мужчин.
— И на чем основывается твоя теория? — осторожно, но не без угрозы спросил Михаил.
Опыты с женщинами относились к преступлениям, которым нет прощения.
Серебристые глаза Грегори сузились и блеснули. Темная пустота в нем росла, черное пятно расползалось по его душе. Он даже не пытался скрыть это от Михаила. Наоборот, он словно хотел показать, насколько отчаянным становится его положение.
— Я совершил множество уродливых поступков, которым нет прощения, но я никогда не воспользовался женщиной для эксперимента. Именно я должен взять кровь Романова, если ты хочешь, чтобы он продолжал жить.
Грегори не спрашивал, он сообщал о своем решении.
Два карпатца свободно миновали узкий коридор психиатрического отделения больницы. Люди испытали лишь легкое ощущение прохлады и ничего более, когда они, невидимые, прошли мимо. Густым туманом они просочились сквозь замочную скважину и закружились по комнате, саваном окутывая тело Романова. Он закричал, страх сковал его душу, а туман змеей извивался вокруг, скользя по его ребрам и запястьям, обвивая шею. Ветер усиливался. Он чувствовал его на собственной коже — как тиски, скручивающие его тело в спираль. Но как только он пытался схватить этот дым, руки проходили его насквозь. Чьи-то голоса шипели, шептали, угрожали — так тихо, словно звучали у него в голове. В безуспешной попытке остановить это бормотание он закрыл уши. Из его приоткрытого рта капала слюна, а
