несколько строк и продолжал писать.
— Что ты пишешь? — спросила я.
— И она говорит по-английски, — сказал он, тут же записав это. Каждое движение его руки умудрялось быть одновременно ленивым и быстрым.
Я наклонилась к нему так близко, как только посмела, в попытке прочесть, что еще он обо мне написал, но он сложил лист вдвое, скрыв написанное.
— Что ты написал? — настаивала я.
Он потянулся за моим чистым листком, подтащил его к себе, смял в комок и, прежде чем я успела возмутиться, бросил в мусорную корзину за столом тренера. И попал. Мгновение я смотрела на корзину, разрываясь между изумлением и гневом. Потом раскрыла тетрадь на чистой странице.
— Как тебя зовут? — спросила я, приготовившись писать.
Я подняла взгляд как раз вовремя, чтобы успеть увидеть еще одну мрачную ухмылку. Эта, казалось, подбивала меня попытаться выудить из него хоть что-то.
— Зовут тебя как? — повторила я, надеясь, что мне только показалось, будто мой голос задрожал.
— Зови меня Патч. Серьезно. Так и зови.
Он подмигнул, произнося это, и я была совершению уверена, что он надо мной издевается.
— Чем занимаешься в свободное время? — спросила я.
— У меня нет свободного времени.
— Я думаю, за это задание будут ставить оценки, так что уж окажи любезность.
Он откинулся на спинку стула, заведя руки за голову.
— Какую любезность?
Он определенно меня провоцировал, и я стала отчаянно искать возможность сменить тему.
— В свободное время, — задумчиво повторил он, — я собираю кадры.
Я записала в тетради печатными буквами слово «фотография».
— Я не закончил, — сказал он. — Например, очень интересный экземпляр — автор школьного журнала, которая ратует за то, что истина — в натуральной пище, втайне пишет стихи и содрогается от мысли, что придется выбирать между Стэнфордом, Йелем и… как называется тот, большой, на «Г»?
Мгновение я глазела на него, потрясенная тем, что он попал в точку. Это не было похоже на удачную догадку. Он знал. И я хотела знать откуда — сейчас же.
— Но в итоге ты не попадешь ни в один.
— Почему? — спросила я, не успев подумать.
Он взялся за сиденье моего стула и притянул меня ближе к себе. Так и не решив, должна ли я сбежать и показать страх или же ничего не делать и изображать скуку, я выбрала последнее.
— Хоть ты и преуспела бы в любом из них, ты отвергнешь их все из-за того, что это штамп, символизирующий жизненные достижения. Принципиальность — твоя третья самая большая слабость.
— А вторая? — спросила я с тихой яростью.
Кто он такой? Это что, неудачная шутка?
— Ты не умеешь доверять. Нет, не так. Ты доверяешь, но совсем не тем людям.
— А первая?
— Ты держишь жизнь на коротком поводке.
— Это что еще такое?
— Ты боишься всего, чего не можешь контролировать.
Волосы у меня на затылке встали дыбом, а в классе как будто вдруг сильно похолодало. В другой раз я бы просто подошла к столу тренера и попросила пересадить меня. Но я не могла дать понять Патчу, что ему удалось взволновать или напугать меня. Я почувствовала необъяснимое желание защититься и тут же решила, что не сдамся раньше него.
— Ты спишь голая? — спросил он.
Моя челюсть пригрозила отвалиться, но мне удалось ее удержать.
— Вот уж тебе я едва ли об этом скажу.
— Ходила когда-нибудь к психиатру?
— Нет, — солгала я.
На самом деле я консультировалась у школьного психолога, доктора Хендриксона. Это был не мой выбор, и говорить об этом мне не хотелось.
— Нарушала закон?
— Нет. — Превышение скорости время от времени не считается. Не для него. — Почему ты не спросишь у меня что-нибудь нормальное? Хотя бы… какая музыка мне нравится?
— Я не буду спрашивать о том, что могу угадать.
— Ты не знаешь, какую музыку я слушаю.
— Барокко. У тебя все по порядку, все под контролем. Спорим, ты играешь… на виолончели? — добавил он таким тоном, словно это предположение висело в воздухе.
— Нет, — снова солгала я, но в этот раз покрылась мурашками.
Кто он все-таки такой? Если знает, что я играю на виолончели, что еще он знает?
— Что это? — Патч указал ручкой на мое запястье.
Я инстинктивно убрала руку.
— Родимое пятно.
— Похоже на шрам. Пыталась покончить с собой, Нора? — Его взгляд встретился с моим, и я почувствовала его насмешку. — Родители женаты или развелись?
— Я живу с мамой.
— Где отец?
— Его не стало в прошлом году.
— Как он умер?
Я вздрогнула.
— Его… убили. Уж прости, но это личное.
Настала тишина, и выражение глаз Патча словно чуть смягчилось.
— Должно быть, это очень тяжело, — его голос звучал искренне.
Когда прозвенел звонок, Патч поднялся и пошел к выходу.
— Постой, — позвала я. Он не обернулся. — Послушай! — Он уже был на пути к двери. — Патч! Я ничего не узнала о тебе.
Он развернулся и подошел ко мне. Взяв мою ладонь, он что-то написал на ней, прежде чем я додумалась ее отдернуть.
Я посмотрела на семь цифр, красной ручкой написанных на моей ладони, и сжала ее в кулак. Мне хотелось сказать ему, что его телефон сегодня определенно не зазвонит. Мне хотелось сказать, что это он виноват в том, что потратил все время, задавая вопросы мне. Мне много чего хотелось сказать, но я стояла с таким видом, словно не умею открывать рот. В конце концов я выдавила из себя:
— Я сегодня занята.
— Я тоже, — ухмыльнулся он и исчез.
Я стояла, словно приклеенная, переваривая то, что только что произошло. Неужели он потратил все время, спрашивая меня, специально? Чтобы я получила «неуд.»? Неужели он думал, что одна мимолетная улыбка его оправдает? Да, подумала я. Да, так он и думал.
— Я не позвоню! — крикнула я ему вслед. — Ни за что!
— Ты закончила статью для завтрашнего выпуска журнала? — спросила Ви. Она встала рядом, как всегда записывая что-то в блокнот. — Я думаю о том, чтобы написать о несправедливости парных заданий. Мне пришлось сидеть с девчонкой, которая только сегодня закончила курс лечения от вшей.
— Мой новый сосед, — пропустила я ее слова, показывая в коридор, на спину Патча.
У него была раздражающе уверенная походка, какую обычно сопровождают линялая футболка и ковбойская шляпа. Патч не носил ни того, ни другого. Он был из парней а-ля темные джинсы — темная водолазка — темные туфли.
— Второгодник? Наверное, не особенно учился в первый раз. Или во второй, — она многозначительно
