Тишина

побеге.

— Но ты не защитил.

Он необыкновенно нежно обхватил мой подбородок руками:

— Ты правда так думаешь?

Я попыталась вырваться, но недостаточно сильно. Я не могла отвергнуть его прикосновение — ни тогда, ни сейчас, ни когда-либо. — Я не знаю, что думать. Можешь ли ты винить меня за это?

— Моя история длинная, и не так много в ней хорошего. Я не могу стереть ее, но я не собираюсь совершать еще одну ошибку. Не тогда, когда ставки настолько высоки, не тогда, когда речь идет о тебе. У меня есть план на этот счет, но для его осуществления нужно время. — В этот раз он сгреб меня в охапку, убирая волосы с моего лица, и что-то внутри сломалось от его прикосновения. Горячие, мокрые слезы побежали по моим щекам. — Если я потеряю тебя, я потеряю все, — прошептал он.

— Кого ты так сильно боишься? — снова спросила я.

Положив руки мне на плечи, он уперся лбом в мой. — Ты моя, Ангел. И я не позволю чему-либо изменить это. Ты права, это не конец. Это только начало, но в будущем нам будет нелегко. — Он устало вздохнул. — Ты не вспомнишь этот сон и не вернешься сюда. Не знаю, как ты нашла меня, но я должен удостовериться, что ты не сделаешь этого снова. Я сотру твои воспоминания об этом сне. Для твоего же блага — это наша последняя встреча.

Волна тревоги пронеслась через мое тело. Я отстранилась, чтобы взглянуть в лицо Патча и испугалась той решимости, которую увидела на нем. Я едва открыла рот, чтобы запротестовать…

И мой сон рассыпался, словно замок из песка.

Глава 5

На следующее утро я проснулась с болью в шее и неясным воспоминанием о странном, бесцветном сне. Приняв душ, я надела полосатую тунику на пуговицах, леггинсы и ботильоны. Если не принимать во внимание все остальное, то, по крайней мере, внешне я выглядела вполне нормально.

Потому что разбираться с мешаниной, что творилась внутри — занятие гораздо более долгое, нежели то, которое я могла бы решить за сорок пять минут.

Влетев в кухню, я увидела маму, варившую старомодную овсянку в кастрюле на плите. Насколько я помнила, она занималась этим впервые со дня папиной смерти. Учитывая вчерашнюю драму, я задалась вопросом — не являлось ли это актом сострадания с ее стороны.

— Ты так рано встала, — сказала она, перестав резать клубнику возле раковины.

— Уже начало девятого, — ответила я. — Детектив Бассо перезванивал? — спросила я так, будто мне абсолютно все равно, как она ответит, и начала убирать с одежды несуществующие нитки.

— Я сказала ему, что это была ошибка. Он понял.

То есть они сошлись на том, что у меня были галлюцинации. Я была девочкой, которая кричала «Волк!», и с этого момента все, что я говорила, будет являться преувеличением.

Бедняжка. Просто кивни и рассмеши ее.

— Почему бы тебе не вернуться в кровать, а я принесу завтрак, когда он будет готов? — предложила мама, вернувшись к нарезке клубники.

— Я в порядке. Я уже проснулась.

— Учитывая все, что случилось, я подумала, ты захочешь отдохнуть. Поспать, почитать хорошую книгу, может, понежиться в пенной ванне.

Я не могла припомнить, чтобы моя мама когда-либо вообще предлагала мне побыть ленивой в учебный день. Наш обычный разговор за завтраком состоял из фраз вроде: Ты дописала свое эссе? Взяла обед? Заправила постель? Можешь отправить чек за электричество по пути в школу?

— Как насчет завтрака в постель? — снова попыталась мама. — Нет ничего лучше.

— А как же школа?

— Школа может подождать.

— До каких пор?

— Не знаю, — мягко сказала она. — С неделю, наверное. Или две. Пока тебе не станет лучше.

Видимо, она не сильно об этом задумывалась, но за несколько коротких мгновений, я обдумала все. Я могла бы изловчиться и воспользоваться ее благосклонностью, но это не являлось моей целью. — Думаю, хорошо знать, что у меня есть неделя-другая, чтобы вернуться в норму.

Она положила нож. — Нора…

— Ничего страшного, что я не могу вспомнить последние пять месяцев.

Ничего, что теперь каждый раз, когда я буду видеть незнакомца в толпе, смотрящего на меня, я буду спрашивать себя, не он ли это. Он знает, что я не могу узнать его. И, думаю, я должна чувствовать себя хорошо, оттого что все тесты, которые я проходила у доктора Хаулетта, были оценены как хорошо, очень хорошо, то есть, наверное, ничего плохого со мной за эти несколько недель не случилось. Может, я даже смогу убедить себя, что принимала солнечные ванны в мексиканском Канкуне. А ведь это возможно!

Может, мой похититель хотел выделиться. Сделать что-то неожиданное и побаловать свою жертву. Дело в том, что возвращение в обычное состояние может занять годы. Или это никогда не произойдет. И что точно не случится, если я буду бездельничать, смотреть мыльные оперы и бегать от настоящей жизни. Я иду сегодня в школу, конец истории. — Резюмировала я, но мое сердце все же подпрыгнуло. Я отбросила чувства, убеждая себя, что это был единственный известный мне способ вернуть свою жизнь.

— В школу? — теперь мама полностью повернулась ко мне, а клубника и овсянка были благополучно забыты.

— Если верить календарю на стене, сегодня девятое сентября. — Когда мама не ответила, я добавила, — Занятия начались два дня назад.

Она сжала губы. — Я в курсе.

— А если школа началась, разве я не должна быть там?

— Выходит, что должна. — Она вытерла руки о фартук. Мне показалось, что она уклонялась и обдумывала свои слова. Что бы это ни было, лучше бы она сказала об этом прямо. Сейчас горячие доводы казались лучшим выходом, нежели холодное сочувствие.

— С каких это пор ты закрываешь глаза на прогулы? — сказала я, подталкивая ее.

— Я не хочу указывать тебе, как поступать с твоей жизнью, но мне кажется, что тебе нужно притормозить.

— Притормозить? Я не помню последние несколько месяцев своей жизни. Я не собираюсь тормозить и позволять всему ускользать еще дальше из зоны досягаемости. Единственный способ начать чувствовать себя лучше по поводу всего, что случилось — это вернуть свою жизнь. Я иду в школу. А потом я иду с Ви за пончиками, или чем-либо еще вредным, чего ей сегодня захочется. А потом я иду домой и делаю домашнее задание. А потом я засыпаю, слушая папины старые записи. Есть столько всего, чего я уже не знаю. Я могу пережить это, только цепляясь за то, что мне известно.

— Много чего изменилось, пока тебя не было…

— Думаешь, я не знаю? — я не хотела больше набрасываться на нее, но не могла понять, как она может стоять и читать мне лекции. Кто она такая, чтобы давать мне советы? Она хоть раз бывала в ситуации, хоть отдаленно напоминающей мою? — Поверь мне, я понимаю. И мне страшно. Я знаю, что не могу вернуться, и это ужасает меня. Но в то же время… — как я должна была ей это объяснять, если я не могла объяснить это себе? Тогда я была в безопасности. Тогда я могла все контролировать.

Как я могла прыгнуть вперед, если из-под ног выдернули платформу?

Она глубоко вдохнула и измученно выдохнула. — Мы с Хэнком Милларом встречаемся.

Ее слова медленно доходили до меня. Я уставилась на нее, ощущая, как мой лоб морщится в замешательстве. — Прости, что?