когда они переодевались к ужину, — каждое его прикосновение заставляло ее кожу пылать, как будто кровь бросалась навстречу его рукам и губам, чтобы сжечь физический барьер между их душами и они могли бы слиться воедино. Со всевозрастающей частотой она замечала, что ее саму захлестывают приливы страсти. Самые удивительные ощущения овладевали ею, заставляя забыть обо всем. Дыхание ее становилось таким же глубоким, как у мужа, ее чудная бледная кожа розовела, и крики — крики далекой птицы, в одиночестве скользящей над гладью моря, — эхом вторили стонам мужа. Временами ей казалось, что она превратилась в ту самую птицу, утратив себя. И все чаще она радовалась этому чувству потерянности и беспомощности. Соблазну уйти в темные волны и никогда не возвращаться было трудно противостоять.
Когда она приходила в себя после этих захватывающих переживаний, ей становилось страшно. Она потерялась в жизни, и не по собственной вине. Что станете ней, если она позволит себе уйти в эти темные волны?
И на этот раз, когда они — обнаженные и горящие желанием — упали на кровать, покрытую мехом, она поборола себя. Ради самой себя — и ради него — ей придется уменьшить свои чары, с помощью которых она завладела королем. И тогда она узнает больше об истинном характере мужчины, к которому так привязалась. Тогда, и только тогда, она поймет, насколько простирается ее власть над ним и окажется ли она как женщина сильнее чародейки.
В тот вечер был дан пир в честь свадьбы ярла Черного острова, этого скалистого куска земли в восточном проливе между материком и Светлыми островами, с дочерью самого старого и преданного друга Врана по прозвищу Штормовой Путь.
Брета Брансен выглядела очень даже неплохо, учитывая то, что обычно о ней трудно было сказать такое. Дочь Штормового Пути, обладая широкими плечами и бедрами и ростом как у мужчины, вполне могла бы быть приятной девушкой. Но она очень стеснялась собственных габаритов и потому выглядела почти как горбун — так сильно она сутулилась. Ее волосы — светлые, песочного оттенка, такие же жесткие и непокорные, как у отца, — были заплетены в несколько косичек, перевязанных серебряными лентами, и украшены бледно-голубыми цветами. Любой другой женщине это могло придать вид очаровательный и по- девичьи свежий, но на Брете это выглядело так, будто ее протащили по палисаднику и половина его растительности просто зацепилась ей за волосы. Непослушные пряди выбивались из лент, а цветы уже начали вянуть от сухого жара каминов зала. Ее одели в платье из светло-голубого льна, цвета спокойного моря, но ткань уже помялась и местами обвисла. Картину довершало крупное, пухлое лицо Бреты с выражением страдания и боли.
Она совершенно не хотела замуж, тем более за Брина Фоллсона, ярла Черного острова, человека с потеющей лысиной и смехом, как у испуганного осла. Не то чтобы он был жестоким или неприятным — она не могла сказать, что ей что-то сильно не нравится в нем, — просто он стал для нее окончательным подтверждением, если таковое еще требовалось, простой истины, что ни любовь, ни ум, ни доброта никогда не смогут возместить недостатка внешней красоты. Откровенно говоря, Брета была уродлива. И несправедливость природы, позволившей ей унаследовать резкие черты любимого отца вместо чарующей красоты матери, перевешивала все прекрасные качества девушки в глазах человека, которого она действительно страстно желала. Семи лет от роду Брета влюбилась во Врана Ашарсона, но для него она была не более чем медлительный, слабый и глупый товарищ по играм в прятки, догонялки, с которым он устраивал засады, боролся и дрался на дуэли. Все эти годы она сносила его насмешки и задиристый нрав, и время не стерло и не облегчило боль от сознания, что ее чувства не находят никакого отклика. Некоторое время назад ей удалось убедить себя, что Вран никогда не посмотрит на нее как на объект желаний, но она надеялась, что со временем дружба и душевная близость станут для него важнее. Фактически он никогда не смотрел на нее как на женщину, пока однажды отец не представил ее на Собрании. Вран, который в тот вечер был очень добр, похвалил покрой ее платья и сделал это вовсе не в насмешку. Но это было так унизительно!
Ее жених, напротив, с дрожью наблюдал, как она поднималась на помост, и обрадовался, когда выбор северного короля пал на другую женщину. Он тут же подошел к Штормовому Пути и попросил разрешения посвататься к его дочери по возвращении на остров. Для Бреты было новостью, что мужчина может обратить на нее внимание, но вместо того чтобы успокоиться, она впала в еще большее отчаяние от непостижимости мужской логики. Между тем, несмотря на то, что он был на двенадцать лет старше нее и уже начал лысеть, она не смогла найти причин для отказа. В тот момент, когда она увидела, как Вран смотрит в глаза бледной женщине-кочевнице во время выбора невесты, как он влюбляется в нее прямо на месте, она потеряла всякую надежду. И поэтому, когда отец пришел к ней с предложением Брина Фоллсона, она просто пожала плечами и согласилась. Если она не может обладать мужчиной, о котором мечтает, значит, она отдастся первому, кто попросит ее руки, и к черту последствия.
Однако перспектива брачной ночи наводила на нее ужас, как бы старательно ни гнала она от себя эту мысль.
Как только закончится пир, жениха и невесту уведут в лучшую гостевую комнату и свяжут рука к руке и нога к ноге (с некоторой свободой для движений) голубыми и зелеными шнурами, которые символизируют союз моря и земли, соединение мужчины и женщины во имя Сура. Их не развяжут до тех пор, пока солнце не достигнет зенита на следующий день.
Брету передернуло, когда она шла, чтобы занять ненавистное почетное место рядом с женой ее любимого. По традиции королева должна была провести весь вечер рядом с новобрачной, давая ей советы. Мысль о том, что жена ее возлюбленного будет шептать ей на ухо, как лучше всего доставить удовольствие мужчине — как прикасаться к нему тут и там, как целовать, — была совершенно невыносимой. Однако бледная королева произнесла лишь пару поздравительных слов, и по всему было видно, что она вовсе не намерена доверять Брете свои секреты.
Роза Эльды слегка улыбнулась, когда девушка заняла место рядом с ней, потом взгляд ее упал на свадебные ленты голубого цвета, туго затянутые на талии Бреты, и вдруг в голове ее вспыхнула яркая, как никогда, картина собственной свадьбы: толпы народа, шум, смех, непристойные песни — и глаза матери Врана, когда она завязывала на ее поясе первый узел. Она почувствовала тогда что-то вроде страха, который был вызван не самой свадьбой, но присутствием большого числа людей, на которых ее влияние не распространялось — на женщин ее чары, казалось, совсем не действовали.
Вспомнив это, Роза Эльды снова почувствовала себя неуютно. Здесь было слишком много людей, и у нее создавалось тревожное впечатление, что все они смотрят на нее и говорят о ней, когда она не слышит. Она хваталась за обрывки разговоров, но даже сосредоточившись, не могла восстановить их полностью. «День и ночь, — слышала она, — уже четыре месяца»; «Надо было брать женщину из клана Светлых Вод». И затем отчетливое: «Если она не родит, ему придется взять другую».
Но сильнее всего действовал на нее неумолимый взгляд леди Ауды. Овдовевшую мать короля сегодня усадили — по ошибке или по ее желанию — напротив жены ее сына, и Роза Эльды беспрерывно чувствовала на себе ее холодный взгляд, инстинктивно понимая, чем заслужила такое отношение. Это была ненависть одной женщины к другой, которая сместила ее с прежней позиции. Своим вытянутым и сморщенным лицом Ауда была похожа на паучиху; темные с проседью волосы гладко зачесаны назад и тщательно убраны под чепец, губы сжаты так сильно, что казалось, будто лицо проваливается внутрь рта.
За все время, что Роза Эльды провела в Халбо, Ауда произнесла лишь три фразы, обращенные к ней.
Первая прозвучала в тот вечер, когда Роза вошла в Величественный Зал вскоре после прибытия на эйранскую землю: «Если ты думаешь, что своими трюками и распутством удержишь моего сына, ты глубоко ошибаешься». Вторая содержала традиционные слова, с которыми мать мужчины передает его в руки другой женщины, при этом явственно слышалось шипение воздуха, проходящего между ее редкими зубами. После этого Ауда удалилась в свои покои, отказавшись делить стол и помещение с женой сына. Третья фраза прозвучала несколько недель спустя, после того, как Вран приказал повесить в палаты леди Ауды новые картины и ковры, что потребовало передвижения мебели и переезда самой леди. Под этим предлогом он уговорил мать навестить его комнаты, где взял ее руку и положил на холодные пальцы Розы Эльды, так что она была вынуждена пробормотать: «Добро пожаловать в Халбо, жена моего сына».
Последняя часть приветствия — «и моя королева» — осталась не произнесенной. Роза Эльды видела,
