Резкий запах цитрусовых помог Capo собраться с мыслями. Он вспомнил, как бежал из цитадели, как седлал жеребца; вспомнил, как смотрел на Звезду Мореплавателя. Кажется, он решил отправиться на Север, но зачем? Север, Эйра, земля варваров, с которыми вот-вот начнется война; почему он решил ехать туда? Что-то билось в глубине сознания, что-то шептало об угрозе, о бедах, которые неизбежно случатся, если он не уйдет отсюда как можно дальше. Казалось, он вот-вот ухватится за нить, но она ускользала, а вместо нее в мозгу чередой шли образы и звуки, и громче всего звучал мужской голос, приказывающий ему оставаться здесь и ждать, ждать возвращения обладателя этого голоса, который звучал так властно, его нельзя было ослушаться, и поэтому Capo ждал. Но теперь он стал задумываться: почему и кого он ждет? Мысль о необходимости бегства из Вечного города выходила на первый план, звучала все громче и настоятельнее. Руки и ноги его пытались двигаться, но казалось, он прирос к месту, как деревья вокруг. Даже простая попытка встать оказалась бесполезной. В конце концов он разозлился на себя.
— Клянусь грудями Фаллы! — выругался он, отчаянно пытаясь подняться на ноги, но ничего не вышло.
Богохульство словно разбудило какого-то демона, и во тьме за его спиной послышалось низкое рычание; Capo мгновенно вспомнил кошмар, о котором его разум предпочел забыть. Он всмотрелся во тьму и убедился, что существо, которое он считал выдумкой или страшным сном, действительно ходит по земле Эльды. Похоже, оно обладало способностью мгновенно материализоваться и предстало перед Capo в виде огромной кошки — большого черного зверя с горящими золотыми глазами и мощными лапами, но это была еще не вся беда: рядом с ней стоял высокий бледный человек, которого он видел в замке Йетры; после встречи с ним сны Capo стали беспокойными, будто он заразился от незнакомца неведомым недугом.
Однако камень отреагировал на них дружелюбно. Он начал светиться, испуская, как и глаза кошки, слабый зеленовато-золотой свет. В этом жутковатом, сверхъестественном сиянии бледный человек выглядел усталым и осунувшимся, при этом лицо его утратило признаки возраста, на лбу и в уголках глаз исчезли морщины.
Виралай протянул руку в успокаивающем жесте. Не отводя от камня глаз, он сказал:
— Пожалуйста, не надо.
Внезапно большая кошка уселась, задрала лапу и принялась вылизываться широким языком. Казалось, она целиком поглощена этим занятием; раздалось громкое урчание. Глядя на кошку, Capo немного расслабился и обнаружил, что голос чародея больше не имеет над ним власти. Теперь он мог двигаться, но перед тем как подняться на ноги, он инстинктивно поднес руку к камню и сжал его. Сквозь пальцы пробивалось бледное свечение, но сейчас оно стало синевато-багровым.
— Нет!
Возглас прозвучал со странной силой, и рука Capo отдернулась от камня, словно он обжегся. А затем и рука, и камень сделались холодными и тяжелыми, как свинец.
Capo нахмурился.
— Ты знаешь о камне, — произнес он.
Волшебник стоял перед ним в предрассветных сумерках, не сводя взгляда, потом медленно наклонил голову в знак подтверждения.
— Что ты знаешь?
Но глаза Виралая уже стали чужими, пустыми и мертвыми, как у той огромной усатой рыбы, которую Capo однажды поймал в стоячих водах Вороньего болота. Та смотрела с таким же выражением — чуждо, враждебно, и взгляд ее говорил о неких тайных знаниях, которые она накапливала, живя в темных, мрачных глубинах. Потом она начала бешено биться, выгибаясь, и удочка сломалась, а болотная рыба снова скрылась в воде. Виралай поступил точно так же, разорвав нить, протянувшуюся между ними; он отвел глаза, повернулся и пошел к дереву, к которому был привязан конь.
Ночной Предвестник начал пятиться, кося глазом, но волшебник протянул к нему руку, сказал:
— Ши-райен, — и конь немедленно успокоился. Потом он повернулся к юноше и просто сказал:
— Пойдем.
Capo пошел за ним, чувствуя при этом, что ноги слушаются не его, а чародея. Позади послышалось низкое рычание.
«Ты можешь использовать это на нем или на глупой лошади, но помни, о чем я тебя предупреждала».
Встало солнце, и равнина озарилась ярким светом, расцветилась сочными красками. Солнечные блики заиграли на бескрайней глади Южного океана, воды широкого устья реки Тильзен окрасились в пурпур; лучи светила, словно благословение Фаллы, упали на рыбацкие челны, усеявшие прибрежные отмели, — рыбаки вышли на утренний лов, чтобы вытащить горшки с лобстерами и ловушки для крабов, расставленные накануне вечером. Солнце согрело холмы над Лаллеей, и рыжая земля приобрела цвет киновари. А внизу, в тенистых долинах, воздух наполнялся упоительными ароматами садов и рощ, в которых росли оливковые и гранатовые деревья, зрели яблоки, сливы, лимоны, цвели липы. Дальше от моря, юго-восточнее Йетры, располагался маленький городок с узкими улицами, на которых стояли небольшие белые домишки, и красивым храмом, чья башня возвышалась над городом, отбрасывая длинную тень на главную улицу, как указующий перст. Торговец, приехавший спозаранок на местный рынок из деревушки на холме, носившей гордое название Соколье Гнездо, привез целую тележку хурмы. Приближаясь к городу, он вдруг захотел оглянуться — зачем, он и сам не знал, — и какое-то мгновение наблюдал далеко на юге необычную компанию, четко вырисовывавшуюся в лучах солнца.
В тот же вечер в таверне «Крыло ястреба», в шумной компании таких же торговцев, уже пропивших большую часть дневной выручки, он доказывал, что видел «самую большую кошку из тех, что водятся в Истрии, и она спокойно, будто это были ее приятели, шла рядом с двумя парнями, которые вели в поводу коня, а конь, судя по всему, — прекрасный верховой жеребец». О горных кошках в этих местах знали, но это были небольшие животные, которых вытеснили из их мест обитания белее сильные враги; кроме того, всем было известно, что только у лорда Сэры есть один такой прирученный зверь.
— Лоду, надо тебе сходить завтра к матушке Сэде. Попроси у нее что-нибудь подлечить зрение!
— Она еще занимается врачеванием? — спросил Лоду. Большую часть кочевников изгнали или уничтожили задолго до недавних эдиктов и расправ. — Я не видел, чтобы она открывала лавку утром. — Он помедлил. — Вообще-то я ее сегодня совсем не видел.
Один из его приятелей пожал плечами:
— Уже несколько недель, как она не торгует.
— Я слыхал, она хорошо горела, — раздался незнакомый голос из глубины таверны.
Лоду повернулся, чтобы узнать, у кого это такой острый слух, а также о судьбе ведуньи, и увидел высокого темноволосого человеках близко посаженными глазами и тонкими губами, на которых играла жестокая усмешка — как будто мысль о том, что старая карга сгорела на одном из костров богини, греет его душу.
— Они сожгли старую матушку Сэду? — Это казалось невероятным.
— Так мы поступаем с этими проклятыми Потерянными. Ты что, живешь в пещере в каком-нибудь захолустье?
Эти слова привели Лоду в негодование.
— Она никогда никому не причиняла зла. Высокий надменно ответил:
— Она занималась колдовством, приятель, а значит, оскорбляла Госпожу Фаллу самим фактом своего существования. Магия — это искусство, принадлежащее богине, и тот, кто покушается на него, совершает богохульство. Теперь она очистилась и вернулась к Госпоже. — Он благочестиво склонил голову.
— Колдовство? — Лоду, не подозревая об опасности, захохотал. — Она варила любовное зелье для легковерных девиц и продавала травы, которые выращивала в своем саду; если это колдовство, то и моей жене следует остерегаться!
Его собеседник свел брови и внимательно посмотрел на Лоду.
— Может, и следует, друг мой. Может, и следует.
Виралай выругался.
Они сумели покинуть Вечный город и уйти далеко от побережья. Погони пока не было, и все шло по
