Майк работает в небольшой фирме, производящей устройства возврата мячей для гольфа. Мне интересно, нет ли у него с собой образцов продукции, потому что мне еще не попадалось устройство возврата мячей, которое бы работало нормально. Я надеюсь перевести разговор на интересную мне тему, поскольку у нас уже вроде как установился какой-то контакт, хотя Майк сидит со скучающе-кислым видом, что дает основания предположить, что никаких щедрых даров не предвидится.
– Ты как, вообще, в смысле развлечься? Думаешь вдарить по девочкам, Майк? – интересуется Дейв по окончании краткого обсуждения русских абсурдистов 1930-х годов.
– Нет.
– Ты женат?
– Да. То есть, нет. То есть, я был женат. Но жена умерла.
– Извини, я не знал. А давно?
– Вот вчера.
Мы уже выпили вполне достаточно для установления доверительных отношений, и Майк рассказывает нам с Дейвом, что он убил свою жену, и теперь не знает, куда девать тело. Сейчас оно у него в машине, которая стоит на улице перед баром.
Мы с Дейвом сочувственно киваем. Мы его понимаем. Так не бывает, чтобы женатый мужчина хотя бы однажды не подумал о том, чтобы не прикончить свою благоверную. Самое главное: все-таки взять себя в руки и никого не убить. Чаще всего эти мысли возникают в процессе развода. Ты очень надеешься, что жену переедет трамвай, потому что так будет быстрее, дешевле и чище, чем разводиться. И подобный исход событий избавит тебя от гнетущих мыслей о собственной несостоятельности.
Майк решил съездить в Майами, погреться на солнышке пару дней, прежде чем сдаться полиции или покончить с собой. Мы с ним знакомы не больше часа, но он нам нравится. Хороший мужик, честный и прямодушный. Он просто сорвался и ударил жену. Причем ударил всего один раз. После того, как она сломала зонт о его голову. И теперь он страдает, его гнетет чувство вины. Ему сейчас плохо, по-настоящему плохо. И чтобы хоть как-то облегчить душу, он признался в содеянном случайным собутыльникам в баре.
– И что ему делать, Тиндейл? Что ты ему посоветуешь? Ты же у нас пастырь духовный, вот и давай, помоги человеку, – говорит Дейв. – Наставь на путь истинный. Тиндейл, он практически святой отец. Под- иерофант Церкви тяжеловооруженного Христа, – объясняет он Майку и делает многозначительное лицо, как будто это поистине почетная и важная должность, которую доверят далеко не каждому. Мне не нравится, что Дейв
переводит стрелки на меня, хотя я понимаю, что он специально затягивает предисловие и дает мне лишние две-три секунды, чтобы сообразить, что говорить.
– Ну… – тяну я в надежде, что вслед за этим у меня само собой сложится что-нибудь умное. Иногда так бывает. По чистой случайности ты говоришь что-то умное – первое, что приходит на ум. Иногда, но не сейчас. – Ну… – повторяю я и окончательно выдыхаюсь.
Когда ты пытаешься изображать из себя врачевателя душ, тебе приходится распутывать узлы, распутать которые в принципе невозможно. Собственно, в этом и состоит главное неудобство. Майк тактично не замечает, что я прикован наручниками к решетке. Я не знаю, что говорить. Я искренне сочувствую этому человеку. Когда наступает трындец, это видно невооруженным глазом. В тюрьме Майку будет несладко. Тюрьма – явно неподходящее место для пожилого интеллигентного директора собственной маленькой фирмы.
– Содержание заключенных стоит немалых денег, – рассуждает Майк вслух. – Я не хочу, чтобы на меня тратились деньги налогоплательщиков. Ваши деньги, добытые тяжким трудом.
В общем, похоже, что самоубийство – это самое оптимальное решение. Дейв настоятельно рекомендует податься в бега, поскольку теперь каждый день на свободе можно рассматривать как бесценный подарок судьбы. Но Майк хочет понести заслуженное наказание. И чем суровее оно будет, тем лучше. Существует единственный способ разрешить эту безвыходную ситуацию. Но я не смогу воскресить его жену.
– Ты не отчаивайся, – говорю я ему. – Не сдавайся. Жизнь – штука непредсказуемая. Может быть, все еще образуется.
Сам я в это не верю. Просто хочу поддержать человека в беде. Потому что, когда человек катится в пропасть, нужно хотя бы попробовать его удержать – ну, если ты не питаешь к нему какой-то особенной неприязни.
– Не отчаивайся. Ты же не знаешь, что будет завтра.
– Я расскажу вам историю про своего дядю, – говорит Дейв. -У него были серьезные проблемы с женой. И вот просыпается он как-то утром, выходит из дома и видит два трупа.
На подъездной дорожке, чуть ли не на крыльце его дома.
Мне не очень понятно, почему Дейв решил рассказать нам эту историю. Двое мертвых мужчин, которых его дядя обнаружил у своего крыльца – они убили друг друга. Зарезали насмерть. Одного дядя узнал: это был наемный убийца, которому он “заказал” свою благоверную. А вторым – если судить по тому, как изменилось лицо супруги, когда она вышла на улицу и увидела два хладных трупа, – вероятно, был киллер, которому она “заказала” его самого. После этого все встало на свои места, атмосфера в семье разрядилась, дядя с женой зажили душа в душу и в прошлом году справили юбилей – сорок лет семейной жизни.
В два часа ночи Дейву звонит человек, у которого неожиданно образовался вагон-рефрижератор, забитый бараньими отбивными. Общим весом в три тонны.
– Вот оно, главное неудобство, когда носишь имя Пройдоха Дейв. Я имею в виду, и куда мне три тонны бараньих отбивных? Ладно, не вешай трубку. – Он исчезает на кухне, возвращается через пару минут и объявляет, ужасно довольный собой: – Сегодня мы не платим за ужин.
На улице уже светает. С меня снимают наручник. Пройдоха Дейв предлагает Майку юридическую поддержку – набивается в адвокаты, – и обещает записать сборник Орнетта Коулмена. Он настоятельно рекомендует полицейское управление Саут-бич, как самое лучшее из всех управлений в Майами, куда можно пойти с повинной – на случай, если Майк все же решит сдаться полиции.
Мы с Пройдохой Дейвом провожаем Майка до машины. Как оказалось, у Майка с собой есть одно “представительское” устройство возврата мячей. Мне все-таки удалось упомянуть в разговоре, что я люблю гольф, и играю, и состою в клубе, но мне ни разу не попадалось устройство возврата, которое работало бы нормально. Майкл тут же принялся меня уговаривать, чтобы я непременно забрал агрегат, который лежит у него в машине, поскольку ему эта штука уже не нужна. Я не отнекиваюсь. Мне проще принять этот подарок и дать Майку возможность проявить щедрость – в качестве первого шага для искупления вины, – хотя, если честно, мне как-то неловко принимать подарки от человека, который всерьез вознамерился наложить на себя руки или сдаться полиции и сесть в тюрьму, причем скорее всего пожизненно. Но с другой стороны… хорошее устройство возврата мячей на дороге не валяется.
Также меня беспокоит, что это устройство лежит в багажнике вместе с трупом убитой жены. Машина Майка – громадный джип-внедорожник – стоит на каком-то заброшенном пустыре в трех кварталах от клуба. Это весьма показательно. Он бросил машину на пустыре, чтобы не платить за парковку. Привычка – вторая натура. Майк достает с заднего сиденья устройство возврата мячей.
– Я незлой человек, но могу разозлиться, если ты не отдашь мне ключи от машины, – заявляет какой-то мужик с пистолетом, взявшийся неизвестно откуда. Только теперь до меня доходит, что мы стоим в темном пустынном проулке, на каких-то задворках, вдалеке от жилых домов, и даже если потом кто-нибудь очень сознательный не поленится сообщить в полицию о трех неизвестных, застреленных насмерть, то сейчас у нас нет ни малейшего шанса, что какой-нибудь случайный прохожий спугнет грабителя. Не говоря уж о том, чтобы прийти к нам на помощь.
Я боюсь, что Майк бросится на мужика с пистолетом, чтобы геройски получить пулю при попытке разоружить преступника в одиночку. И мне кажется, будь Майк один, он бы, наверное, так и сделал. И еще я боюсь, что Дейв тоже будет геройствовать.
– Это все из-за тебя, – упрекаю я Дейва.
Он пожимает плечами:
– А я тебе говорил.
– Сынок, тебе не нужна эта машина, – говорит Майк грабителю тоном доброго дедушки.
– А ты, типа, большой знаток? Типа, ты знаешь, лучше меня, что мне нужно, а что не нужно?!
