чтобы Уилсон хоть раз заходил в Церковь тяжеловооруженного Христа. Я ни разу не видел его на службах, хотя сам Уилсон утверждает, что он там присутствовал. Скорее всего Уилсон, как и большинство из нас, обращается к Богу исключительно в кризисные периоды. Я согласился скорее всего потому, что мне было проще ответить согласием, чем отказом.
По словам Уилсона, его брат не пил, не курил и не баловался наркотиками. Он ходил в секцию спортивного плавания, практически не ел мяса и раз в неделю работал в приюте для бездомных собак в качестве волонтера. Ему было двадцать три года, и он скоропостижно скончался, сидя перед телевизором. Вот так, раз – и все. Подобные случаи заставляют тебя задуматься о тщете всего сущего: какой смысл жить достойно и правильно, если хорошие люди умирают совсем молодыми, а те, кто насилует женщин, грабит прохожих и измывается над детьми, живут долго и счастливо?
Когда я приезжаю на кладбище, там завершаются еще одни похороны.
И тоже – совсем молодой человек.
Студент из хорошей семьи. Погиб в результате несчастного случая. Разрядил огнетушитель. Ему действительно крупно не повезло, если учесть, что в каждый отдельный момент времени сотни тысяч подвыпивших юнцов разряжают огнетушители по всему миру, но еще не было случая, чтобы кто-то от этого умер. Разумеется, этому парню не стоило разряжать огнетушитель себе в рот, то есть, в отличие от брата Уилсона, который вообще ничего не делал, а просто смотрел телевизор, этот горе-пожарник пострадал от собственной глупости… хотя наказание вышло чрезмерно суровым. Интересно, семье Уилсона было бы легче, если бы Харви погиб потому, что ему вдруг приспичило подурачиться с каким-нибудь опасным предметом, например, пожонглировать цепными пилами?
– Наше горе безмерно, а скорбь глубока, – говорю я о человеке, которого не знаю, обращаясь к людям, которых не знаю. – Каким он был, Харви? Он был молодым.
На одном из венков возятся два гигантских жука. Они то ли дерутся, то ли яростно размножаются. Может быть, стоит их шугануть? Неужели их больше никто не заметил? Жуки очень большие и очень шумные. Или это сообщение от природы, что жизнь продолжается?
– Давайте утешим друг друга в печали и скорби, ибо ноша, разделенная на всех, уже не столь тяжела, а утешение в горе мы обретаем среди своих близких.
Я сам удивляюсь своей чувствительности. Раньше я не был таким впечатлительным. И еще я поражаюсь собственному красноречию на своей первой заупокойной службе.
– Я не понимаю, – говорит Уилсон уже потом. – Мой брат жил, как положено. Сосед, который живет напротив, он принимает наркотики и моется раз в полгода. Ему где-то за шесть десят. Он целыми днями сидит на крыльце, надувается пивом и бросает пустые бутылки прямо через голову. С утра до вечера.
И ничего, он живет. А моего брата нет.
– Я тоже не понимаю, Уилсон, – говорю я ему, потому что действительно не понимаю. И потому что не знаю, что еще можно сказать. Наверное, надо как-то утешить Уилсона, но я не могу подобрать нужных слов. Мне самому непонятно, что я здесь делаю: утешаю практически незнакомого человека, да еще и бесплатно. – Но вы должны жить полной жизнью. И использовать ее наилучшим образом. Чтобы брат вами гордился.
У меня получается вполне убедительно. И откуда что берется?
– Я не понимаю, – говорит Уилсон.
Сегодня он повторит это еще не раз. Я потихонечку ухожу. Еду в “Бургер-Кинг”, прямо напротив интернет-кафе, и занимаю удобную позицию у окна, чтобы приглядывать за Шай и Напалмом.
Я боюсь, что все может сорваться. Например, Шай сбежит, взяв задаток. Или Напалм не придет на встречу. Или в кафе вдруг случится пожар. Но я с облегчением вижу, что Шай и Напалм увлеченно о чем-то беседуют. Шай вообще не узнать. Женщины обладают волшебной способностью преображаться до полной неузнаваемости, надев новое платье и сменив прическу. Вчерашняя яркая мега-шлюха сегодня предстала как скромная серая мышка из породы книжных червей.
Собственно, это больше всего и бесит: что иногда у тебя все получается. Время от времени, когда тебе нужен кредит, или ты приглашаешь красивую девушку на свидание, или ищешь работу, ты вдруг получаешь, что хочешь. Хотя, если честно, совсем не рассчитываешь получить. Жизнь подбрасывает неожиданную приятность, чтобы ты не разуверился окончательно и не вышел из игры. Это как выигрыши в казино: небольшая уступка азартному игроку, чтобы он продолжал делать ставки.
Я заказываю гамбургер.
Девушка за стойкой болтает с парнем, который носит из кухни заказы, и дает мне сдачу с двадцатки, хотя я дал ей десятку. То, что мы делаем машинально – так называемые рефлекторные действия, – характеризуют нас красноречивее всяких слов. Я возвращаю девушке деньги. Она озадаченно смотрит на меня. Похоже, ей пора в отпуск. До нее даже не сразу доходит, что я возвращаю ей деньги, хотя мог бы спокойно уйти. Вместе с этими самыми деньгами.
Она даже не говорит мне “спасибо”.
Я проигрываю в любом случае. Если бы я прикарманил деньги, которые мне сунули по ошибке, я бы чувствовал себя скотиной, потому что рассеянной девушке наверняка бы попало за недостающие десять баксов. У меня была одна знакомая кассирша. Работала в небольшом магазине. Я помню, как она рыдала, когда на кассе открылась недостача в несколько центов. С другой стороны, хотя сумма, конечно, смешная – и даже если умножить эти несчастные десять долларов в тысячу раз, все равно это мало для счастья, – я недоволен собой за то, что так легко отказался от легких халявных денег.
За доброту и порядочность надо наказывать. Что стало бы с миром, если бы добрые дела вознаграждались сторицей? Представьте себе, вы проведете час в муниципальной больнице, ободряя одинокого умирающего пациента, а потом вас возьмут на хорошую работу, на ту должность, о которой вы даже не смели мечтать? Вы перечислите пять долларов на счет фонда помощи жертвам голода, а назавтра выиграете в лотерею пять тысяч? Доброта превратится в условие карьерного роста, а щедрость – в крайнее проявление эгоизма.
Доброта должна быть самоценной. Может быть, бедствия, которые валятся на праведных и добродетельных – это и есть доказательство Божественной справедливости? Доброта должна стоить немалых усилий. Она должна ранить и причинять боль. Хотя, если по правде, лично я предпочел бы жить в мире, где пять баксов, отданных на благое дело, возвращаются к тебе пятью штуками, и где у каждого одинокого умирающего больного есть целая куча родных и друзей, которые заботятся о нем и желают добра.
Удостоверившись, что все нормально, я выхожу из закусочной и вижу в доме напротив цветочную лавку. Мне приходит в голову, что никто не дарит цветов Гулин. Цветы – не такой уж и знатный подарок. Они быстро вянут. И, разумеется, Гулин, если очень захочет, может сама купить себе цветы. Но сама – это уже не то. Меня страшно бесит, что Гулин не дарят цветов. Она так много работает… она – самая честная и жизнерадостная из всех нас… она заслуживает того, чтобы ей сделали что-то приятное.
– Добрый день, – улыбается мне продавщица в цветочной лавке. Но я настроен весьма решительно: я не поддамся на это дежурное радушие и не грохну все деньги в роскошный букет.
Вообще, я глубоко убежден, что покупка цветов – это напрасная трата денег. Если хочешь кого-то порадовать, купи красивую декоративную свечку, или коробку шоколадных конфет, или яркий плакат – это будет действительно ощутимый подарок. А цветы слишком недолговечны, через несколько дней их приходится выбрасывать, и, насколько я знаю по опыту, они стоят намного дороже тех же конфет или свечек.
– Вам какие цветы? – спрашивает продавщица.
Я не хочу говорить, что мне нужны самые дешевые. Хотя именно такие мне и нужны. Потому что важна не цена, а сам факт. Как говорится, дорог не подарок, дорого внимание.
Продавщица буквально лучится радушием (когда женщина улыбается тебе такой лучезарной улыбкой, поневоле задаешься вопросом: она такая радушная сама по себе – в природе все-таки встречаются по- настоящему милые и дружелюбные люди, – или она улыбается конкретно тебе, потому что ты ей понравился?).
Я выбираю две веточки мелких гвоздик, и продавщица делает мне скидку. Она заворачивает цветы в хрустящий целлофан, и тут в магазин входит молоденькая девчонка – лет шестнадцать, не больше, – в сопровождении пузатого низкорослого дядечки средних лет. В руках у девчонки – роскошный букет (я даже
